— Не по-товарищески ведешь себя. Над чужой бедой не смеются.
— Не зевай, купец, на то ярмарка...
Поскользнулся и, падая, ухватился за ветку. С листьев на него обрушился водяной поток.
— Ах ты, варначья душа...
Костя от души рассмеялся:
— Ну что, купеза, прозевал свою ярмарку!
— А холодно! — зябко поежился Груздев. — Разве мотор завести, да на решетках погреться, а то продрогнем в машине!
Он покурил и полез на водительское место.
— В какую сторону двинем, лейтенант?
— Валяй по проселку дальше.
— Как бы нам из огня да в полымя не попасть!
— Где наша не пропадала, Сережка. Жми на педали. Заработал мотор, завибрировала броня, и танк двинулся. И сразу Сережкин голос в шлемофоне:
— Иркутяне сено косят,
Иркутяночки гребут,
У них парни...
Часа через полтора лес расступился, и сквозь поредевший туман открылась бурая, унылая равнина, поросшая кустарником. Груздев подогнал танк под раскидистое дерево на опушке и остановил машину. Парни выбрались на броню. В белесые проплешины они увидели уходящую к краю горизонта степь, где она сливалась с грядой темно-фиолетовых облаков. Сергей скинул кожанку, разулся, спрыгнул с танка и босиком пробежал к ближайшей березке. Обхватив ствол ногами, ловко добрался до сучьев и полез к вершине. Пробыл на макушке минут пять и вдруг дерево зашумело, ствол его накренился. Изумленный лейтенант увидел, как земляк плавно опускается на землю.
- Ты сдурел и не лечишься! - возмутился Лисовский. — А если бы верхушка обломилась?
— У березы-то! — искренне удивился тот. — В тайге мы завсегда на ней парашютиком опускались.
- А ноги бы сломал или вывихнул?! Я ведь танком не умею управлять.
— Если бы да кабы, выросли б во рту грибы, — обуваясь, проворчал Сергей.— Хреновое наше дело, лейтенант. С проселка не свернешь, а по сторонам кочки, похоже на болото. Выйдем на открытую местность, засекут, как дважды два...
— И небо проясняется, — встревоженно добавил лейтенант.
— Боюсь, как развиднеется, фрицы нагрянут. А может, потеряли нас, плюнули?
— Ты что, немцев не знаешь? Пока не прочешут, не успокоятся.
— Ну и черт с ними! Пусть ищут.
Он залез в машину, а Костя устроился на башне наблюдать за равниной и небом. Оно вызывало в нем тревогу. На глазах истончались облака, превращаясь в прозрачные листики папиросной бумаги, а через нее просвечивало неяркое осеннее солнце. Вскоре бумага прорвалась и тусклая желтизна затопила равнину. Солнечные лучи били прямо в глаза, и Лисовский прозевал появление немецких самолетов. Сперва парень заметил стремительные хищные тени, скользнувшие по земле, а потом на выцветшем голубом фоне разглядел два черных крылатых силуэта.
— Сережка! Штурмовики!
— Унюхали, гады! Теперь не отцепятся.
Груздев выжал газ, танк даже подпрыгнул и с удвоенной скоростью помчался к недалекому холму, пологий склон которого рассекал проселок. На поворотах Костю мотало из стороны в сторону, мотор натужно ревел, из-под гусениц ошметьями летела грязь. Но проскочить не удалось. С линии горизонта, как со взлетной полосы, снова сорвались штурмовики-истребители и устремились на цель. По команде Кости Сергей резко остановил танк и бомбы взорвались на дороге, метров за пятнадцать опередив машину. Лисовский едва успел захлопнуть крышку люка, как по башне с металлическим звоном ударили осколки, посыпались комья земли. Самолеты развернулись для нового захода, но парни успели выскочить из обреченной машины, отбежать и свалиться в дренажную канаву под густые кусты.
На этот раз немцы бомбили без промашки. Взрывами развернуло танк посреди дороги, потом прямым попаданием бомбы развалило его, а горящие куски металла расшвыряло по сторонам. Кругом разлился пылающий бензин. Если бы не дождь, накануне намочивший траву, парням бы несдобровать.
— Конец кооперации! — флегматично заметил Сергей, зорко наблюдая за самолетами. — Как бы они до нас не добрались, штоб им ни дна ни покрышки!
— Под кустами сверху не разглядишь. Маскировка...
— А ты погляди, што они вытворяют?
«Фокке-вульфы» разделились по обе стороны дороги и каждый на своей половине пушками и пулеметами гвоздили землю. Действовали они педантично и слаженно. Костя видел, как неумолимо приближаются строчки пулеметных очередей, секущие разрывы снарядов.
— Бежим?!
— Они того и ждут. Счас вслепую шпарят, а выгонят на голое место — как зайцев перестреляют... Садись на кукорки, сожмись, штоб не зацепило.
Ближе и ближе подбираются грязевые фонтанчики, все громче рвутся авиационные снарядики. Как частым гребнем прочесывают поле, ни один кустик не пропустят. Слышно, как смачно чмокают пули, тоненько, по-щенячьи, повизгивают осколки... Ближе, ближе... Как бы у Кости нервишки не сдали, впервые на земле под вражеским огнем оказался. Выскочит из-под куста, они и накроют. И бомбу, не пожалеют, ишь, какие настырные!.. Моторы аж над самой головой воют, лицо ветерком обдувают... Держись, Костя! Счас кончится...
Легкий вскрик.
— Костя-я, што с тобой?!
— Руку зацепило, — на побледневшем лице от крыльев носа к губам лиловые морщины. — Чего вылез? Жить надоело?
— Они уже не вернутся. Кажи руку! Вишь, кровь хлобыщет... Да не зажимайся, потерпи чуток!
Этап третий
Сойка — птица вещая □ В панском подвале □ Иван Колосов — русский солдат □ Тихий немец □ На краю гибели □ Неожиданные спасите? ли □ «Не будет крестоносец...»
Седьмой день они скрывались в лесу. Погода их баловала. Не прикрывалось дождевыми тучами солнце, потому споро шагалось по жухлому разнотравью, легко дышалось сухим ядреным воздухом. Но тревога их не покидала. Давила неопределенность положения, глухая тишина, чужой край, непривычно глубокое выцветшее небо. Пискнет птица, хрюкнет еж, прошелестит опавшей листвой мышь-полевка — вздрагивают, как от выстрела. Костя мгновенно хватался за автомат и круто поворачивался на незнакомый звук.
— Пужаная ворона куста боится, а ты чё? — укоризненно проговорил Сергей, когда на неохватистой ольхе застрекотала сорока, а Лисовский, повернувшись, оступился в вымоину.
Он стоял у зарослей шиповника. Набрал горсть крупных красных ягод и, стараясь не засадить в кожу острых колючек, разламывал, ногтем откидывал ворсистые семена и жевал кисло-сладкую сочную кожурку.
— Ешь, — предложил Костя. — Для здоровья полезно и аппетит отбивает.
— По горло сыт, оскомину уже набил, — раздраженно отозвался тот и устало опустился на траву, оберегая подвешенную на повязке раненую руку. — Болото из меня последние силы вытянуло. И черт нас в него понес!
— Ты задним умом крепок, — поморщился Груздев. — К своим, никак не выберемся, а ты — черт... То болото, то овраги, то фрицев невпроворот. Кружим, кружим, как волчки, без передыху, и все на одном месте.
На голенищах, брюках, полах кожанок засохла зеленая болотная слизь. Подошвы отвалились, держатся на веревочках, пальцы ног высунулись. Сюда бы кирзачи, аль таежные ичиги, а не форсистые фрицевские сапоги... В болото по дурости влезли. Хотели скорехонька перебраться через гнилую топь, что дорогу на восток перегородила, да не тут-то было. Попался отвратительный зыбун с высокими обманчивыми кочками, осклизлыми бочагами, протоками, затянутыми студенистой ржавью, со множеством коварных глазников, прикрытых прелою осокой. Сергей вырезал длинные палки, но и они вязли в гнили, а рядом бурными фонтанами вырывался вонючий газ из глубины. Костя оступился, так еле выкарабкался, не за что было ухватиться: все хлюпает, колышется, никакой опоры. Еле выбрались и дали зарок без крайней нужды в болота больше не соваться.
- Сережа, у меня ноги совсем сомлели, — через силу признался