— В Берлине на фальшивках сидят мастера международного класса. Лучше настоящих делают. Гребут, мерзавцы, но попытаюсь сговориться по сходной цене. Думаю, вам лучше стать голландскими подданными...
— Кем, кем?! — крайне поразился Лисовский и недоверчиво посмотрел на Бахова, рассчитывая, что тот шутит.
— Голландцами немецкого происхождения, легионерами. Не понимаете? Голландские фашисты добровольцами служат в эсэсовских частях. Создана даже мотопехотная дивизия СС «Нидерланды»... Сделаем вам отпуск на родину по ранению, благо шрамов у вас предостаточно...
— Опять фашисты? — невольно вырвалось у Сергея. — Не с того конца тешете, дядя Саша.
— С того, с того, Сергей. На вашу форму глаз не положат, а положат — документы надежные. Костя по-немецки хорошо говорит и понимает, а тебе в немых опять придется походить. При случае и снимок ненароком покажете. Но на рожон не лезьте, препоны старайтесь стороной обойти. В Голландии бои, вам и карты в руки: возвращаетесь на побывку домой после лазарета.
— Нехай буде так, — нехотя согласился Костя. — Но как мы линию фронта перейдем?
— Шибко ты скорый, паря, — усмехнулся Сергей. — Ты наперво выслушай, куда идти, а уж потом показывай, какими гвоздями твои каблуки подбиты...
— Остряк-самоучка, — недовольно поморщился Лисовский. — Мы по течению плывем, а надо идти наперекор обстоятельствам, случайности себе подчинить.
— Молодо-зелено! — вздохнул хозяин.— Страх для вас трын-трава. А я под старость стал боязлив, хотя в молодости меня тоже считали оторви-головой... Да, чуть не забыл! Старость—не радость... Снимочки для документов потребуются. Я скоренько сработаю. Баловался когда-то, нужда заставила.
Принес фотоаппарат на коленчатой треноге, настроил магниевую вспышку, выстрелил в потолок клубом изжелта-белого дыма, и часа на полтора закрылся в темном чуланчике. Вышел с воспаленными до красноты глазами и темными пятнами на щеках. Небольшие фотокарточки влажно льнули к пальцам.
— Схожи?
Хозяин надел плащ, натянул шляпу, перекрестился, шепча молитву в прокуренные усы, и тронулся в нелегкую дорогу. Парни постояли у окна, провожая его взглядом. Он закрыл калитку на щеколду, огляделся и растаял в густом тумане. У Сергея защемило сердце, словно он навек распрощался с близким человеком. И сразу возникло чувство опасности, вернулась тревога, которая не напоминала о себе в присутствии Бахова.
— Давай обстановку разведаем, — предложил он. — А то нагрянут фрицы: здравствуйте, я ваша тетя, а нам некуда и податься.
Комната Александра Магдарьевича обставлена простецки. Диван с продавленными пружинами, железная кровать, заправленная серым солдатским одеялом, в переднем углу иконы с мерцающей лампадкой, посреди — стол, покрытый размалеванной клеенкой. Метелочки ковыля заткнуты за пожелтевшие, смытые временем фотографии на стене, перекосилась самодельная рамка с плохонькой копией васнецовских «Трех богатырей». На тумбочке громоздится радиоприемник «Телефункен». Между кроватью и тумбочкой стопы пропыленных газет и журналов. Комната насквозь прокурена, на полу горками рассыпан серый пепел.
— Ты ему веришь?
— Без веры нас на свалку бы уже оттартали и вороны глаза бы повыклевали... Дядя Саша свой мужик в доску, только с Каппелем, как дурень с писаной торбой, носится. А на том варнаке и печатей негде ставить!
На половине хозяйки до желтизны навощен паркет, громоздятся шкафы, буфеты, диван, туго обтянутый полосатым накрахмаленным чехлом, под шелковым абажуром кровать с белоснежными перинами. На стенах — картинки в металлических рамках, дешевенькие ковры и гобелены с вытканными полуголыми красотками, конными охотами, замками и рыцарями. Золотые рыбки завороженно застыли среди водорослей в прозрачном аквариуме.
— Чистоплюйка у Магдарьевича баба. То-то, поди, их мир не берет! Поперек жилы ему немочка.
— И все-то ты знаешь, и все-то тебе понятно, — съехидничал Лисовский. — Чего мы шаримся в чужой квартире?
— Свет ты, красна девица, — расхохотался Сергей. — Из окон обзор хороший. Если галок ртом не ловить, ни в жизнь нас дурняком не прихватят. А из кухни дверь к сараюшке выходит, метра три до него, а там овражек начинается. Усек?!
— А я думал, тебя любопытство разобрало, — разочарованно протянул Костя и вздохнул. — Никак не привыкну к наземной войне.
— Нужда заставит калачики жрать...
— О портфеле-то мы забыли, — спохватился лейтенант, переводя неприятный разговор на другую тему. — Может, зря с ним канителимся?
Замочек плоский, невидный, без ключа не открывался. Дергали, стукали, а без толку. Сергей вытащил нож, но Костя не дал ему сковырнуть замок.
— Не чуди, как мы будем с распатланным портфелем таскаться?
— Поспешишь — людей насмешишь, — согласился Груздев и задумался, но тут же радостно спохватился: — Нужна булавка!
Английская булавка нашлась в хозяйкиной спальне. Груздев вытащил из-под кровати Бахова ящик с инструментами, молоточком согнул под прямым углом кончик булавки и слегка расплющил его на стальном бруске. Вставил самодельный ключик в узкую щель замочка и провернул по круговой. Костя скептически следил за земляком, не веря в успешность его действий. Не всегда смекалка выручает, считал он. Но к его великому изумлению, замочек открылся. Сергей не спеша расцепил кнопки кожаного клапана, раздернул молнию и раскрыл портфель.
— Глянь, Костька, деньги.. В пачках!.. Лисовский вытаскивал крест-накрест заклеенные плотные пачки, сосредоточенно разбирая надписи на кредитках:
— Немецкие рейхсмарки... Американские доллары... Английские фунты... Шведские кроны... Золото!..
Сергей почесал в поджившем затылке.
— Не было печали, так черти накачали!
Сложили деньги и драгоценности в портфель, сунули его под диван. Сергей раздраженно прикидывал, что делать с неожиданно свалившимся на них богатством.
— Нажили хлопот полон рот, — заметил он. — Мильонщиками стали, хоть частную лавку открывай.
— Не пори ерунду,- отозвался Костя. — Душа винтом, а ценности должны к своим доставить в целости и сохранности.
- А я разве против? — потянулся Сергей к столу. Взял сигареты «Спорт» с дискоболом на коробке, закурил.
Затянулся, подошел к окну и негромко пропел:
— Сербияночка красива,
Сербияночка на ять,
Разрешите, сербиянка,
С вами вечер погулять...
Полковник вернулся темнее грозовой тучи. Сбросил в прихожей дождевик и в мокрых ботинках, оставляя влажные следы на полу, ввалился в комнату и тяжело, по-медвежьи, плюхнулся в застонавшее под ним кресло. Достал трубку с коротким, обгрызенным мундштуком, размял в нее две сигареты и прикурил. Пустил к потолку клуб дыма, свирепо выругался:
— В душу, колесную мазь и трех святителей! Доннер веттер! Долларами, мерзавец, запросил. Марка, дескать, на ладан дышит, а мне фрезен надо... Вот и готов последнюю шкуру шинден. Потребовал, чтоб я с заказчиком пришел... Не по нутру мне эта история!
— Сколько долларов?
— Сто.
Парни встревоженно переглянулись. Пойти на риск?! А если гравер в гестапо стукнет? Но и с гитлерюгендскими документами опасно показываться, хоть и посчитают братьев Зоммер погибшими в разбомбленном поезде. Нужны надежные бумаги.
— Когда обещал сделать?
— К семи часам.
— Согласны.
Бахов сперва онемел, потом сдвинул брови на переносице и сердито стукнул кулаком по подлокотнику:
— Шутки в сторону и не темните. Откуда доллары?
— Наследство от Бломерта, — вынужден был признаться Костя. — Думали, планы немецких укреплений в Польше, оказались деньги.
На лбу полковника расправились жесткие складки. И голос помягчел:
— А я на Сергея грешил, когда поднял портфель. Помнились пистолеты и патроны. Еще хотел у вас разжиться... Что ж, тем лучше… И все же жаль мерзавцу доллары отдавать.
Он помрачнел и яростно запыхтел трубкой.
— Далеко? — спросил Груздев.
— Верст десять, в Вильдпарк-Вердер. Берлинцы его еще своим фруктовым садом называют.