Женевьева не могла долго грустить при любимом. Подсознательно пыталась отодвинуть предстоящую разлуку на неопределенный срок, старалась о ней не думать и радовалась настоящему, когда Сергей рядом. Ей-то и пришла мысль побродить по городу, познакомить своих друзей с Брюсселем. Отнесла деньги Ирэн, выгнала парней из спаленки, чтобы переодеться. Особого желания гулять ни Груздев, ни Лисовский не проявили. Они опасались нежелательных встреч, но не хотели и девушку обидеть. Собирались с неохотой, медленно. Сергей отказался от шляпы и надвинул на ухо берет Андре.
Ехали трамваем, разглядывали при дневном свете окаймленную тополями Ботаническую улицу. Сошли у площади Шарля Рожье, от которой начиналась одна из популярных брюссельских магистралей — Рю Нев. Женевьева расцвела от радости и весело болтала за всех троих. Друзья озирались по сторонам, неуютно чувствовали себя в разноязыкой шумной толпе. Сергей подхватил Женевьеву под руку, а Костя купил у цветочницы и преподнес девушке неяркий букетик.
Рю Нев закончилась небольшой площадью Моннэ. Даже нудный дождь из низко нависших туч, образовавших над городом продырявленную крышу, не изредил людской поток.
— Королевская опера, — кивнула Женевьева на огромное здание. — Она украшена портиком из ионических колонн, а на фронтоне скульптуры Симониса «Гармония и Человеческие чувства»...
— Когда союзники воюют? — дивился Сергей. — Пьют, гуляют, по улицам шаландаются, за бабами бегают и патрулей не боятся. Вояки!..
— А сзади нас, — продолжала девушка, — главный почтамт. Он воздвигнут полвека назад по проекту архитектора...
К почтамту, взвизгнув на крутом развороте, подскочил «джип». Из машины вышел военный полицейский и наклеил на колонну большой плакат. Толпой хлынули к нему любопытные. Людской поток подхватил парней и девушку, понес за собой. В глаза бросилась верхняя строчка, набранная крупными буквами: «5 000 долларов награды...», а ниже большая квадратная фотография. Парни глянули и зашевелили плечами, выбираясь из толпы. Сергей крепко сжал локоть Женевьевы и тащил француженку за собой. Протолкались и торопливо зашагали по улице, спеша подальше отойти от почтамта.
— А мы с тобой в цене! — невесело пошутил Груздев. — Фрицы пятьдесят тысяч марок обещали, американцы долларов не жалеют...
- Не шути, Сережка! — остановил друга Костя. — Наше счастье,
фотография давняя, с Бломертом и генералом. В штатском нас не сразу распознаешь... Гарри с ходу включился в игру.
— Поди, не столько он, сколько его начальство...
— Ваша одежда описывается, что вы вооружены, — Женевьева осунулась, постарела. — О боже, что теперь будет? — тоскливо проговорила она.
— Лес по дереву не тужит, — отозвался Сергей. — И нам нечего терять. Пока американцы не пронюхали, где мы, надо лататы задавать... Поехали домой, нагулялись!..
Женевьева с ногами забралась на диван и прижалась к Сергею. Парень бережно обнимал ее хрупкие плечи. Тетушка Ирэн и дядюшка Андре устроились у стола и мечтательно не сводили глаз с Лисовского. 0н отрешенно сидел за пианино и лишь пальцы вдохновенно скользили по клавишам. Музыка звучала то пленительно светло, то страстно и напряженно, по-юношески приподнято и свежо. Сложные пассажи он играл уверенно, непринужденно и легко. Порой в мелодии ощущалась трагическая безысходность, безнадежность и тоска, но композитор словно уверял, что сила человека, его разум, его вера в жизнь могут победить любое горе и беду. — Великолепно! — растроганно прошептала Ирэн.
— Черт возьми, старина! — подхватил Андре, подбежал к Косте и похлопал по плечу. — Очень хорошо! Еще раз!
— Что ты играл, Костья? — легко спрыгнула с дивана Женевьева и принялась перебирать кипу нот.
— Из третьего концерта Сергея Рахманинова.
— Вы учились в консерватории? — уважительно спросила тетушка Ирэн.
— Занимался в музыкальной школе, отец учил, — грустно улыбнулся парень. — Он — отличный музыкант, а я — дилетант, приготовишка.
— Костья, сыграем Дебюсси в четыре руки, — предложила Женевьева. — Помнишь, как ты исполнял его в баронском поместье? Я вошла, а бош сидит за роялем и играет французского композитора. Мне почему-то стало страшно... Вот вальс...
— Пора ужинать и спать, — решительно проговорила тетушка Ирэн, когда Костя и Женевьева закончили играть. — Молодым людям завтра ранний путь предстоит.
После сытного ужина Андре и Сергей курили у полуоткрытого окна. Хозяйка гремела на кухне посудой, а Женевьева стояла рядом с любимым и неотрывно смотрела в непроглядную тьму. С содроганием вспомнила последнюю, перед отлетом на захваченном самолете, ночь в Руре. Они втроем дремали под пледом в промерзшем дачном домике. Слабо мерцала зеленым огоньком спиртовка, бесновался ветер за стенами, задувая снег и нагоняя холод в помещение сквозь щели. Бр-р!..
— Приходится использовать явки и маршруты Сопротивления, — сокрушался дядюшка Андре, — будто и не прогнали фашистов. При бошах скольких наших и русских мы переправили в арденнские маки! — и он негромко запел партизанскую песню: — Если ты завтра погибнешь в бою, друг твой займет твое место в строю!
— Не мучь молодых людей политикой, — вышла из кухни тетушка Ирэн, — пусть поговорят, помилуются. Когда-то теперь встретятся? — вздохнула она. — Постареют, тогда и политикой займутся. Лет двадцать назад и ты мало о ней думал, другие мысли были на уме...
Ночью Сергей проскользнул в мезонин к Женевьеве. Она не плакала, но и на минуту не выпускала его из объятий, словно боялась, что он мгновенно исчезнет.
— Серьожка, почему жизнь несправедлива к нам, зачем кому-то нужна наша разлука? Не уезжай, Серьожка!.. Война скоро кончится. У дядюшки Андре возле Эрсхота брат имеет свою ферму. Ты, я и Костья переждем у него войну, вместе будем... Не уходи, Серьожка, я умру от печали...
— Дурочка ты, Женька. Да как я нашим в глаза взгляну, ведь совесть-то не потерянная... И перед тобой со стыда, сгорю, от войны под бабьей юбкой спасался.
Ночь они почти не спали, а утром поднялись рано. Дядюшка Андре давал Косте последние наставления, Ирэн хлопотала над завтраком, а Сергей утешал потерянную Женевьеву. Хозяин, печально поглядывая на заплаканную племянницу, негромко говорил:
- У американцев выправлен путевой лист на легковую машину без ограничения дальности поездки и справка, что вы освобождены из лагеря военнопленных в Шпрлеруа и лечились в Брюсселе...
— Как вам удалось? — удивился Лисовский.
— Каждый американец делает свой бизнес, — усмехнулся Андре. — И все же какое-то время вам лучше пожить в Люксембурге. Си-ай-си не отступится от розыска, а чем ближе к Парижу, тем больше строгостей. В Версале расположена ставка верховного командования армиями союзников. До Люксембурга около ста пятидесяти миль, так что к вечеру доберетесь. С половинкой монеты явитесь к мосье...
За столом дядюшка Андре, к великому изумлению Ирэн и Женевьевы, прочел молитву «Благословите». Парни, опустив головы, слушали непонятную звучную латынь. Потом хозяева перекрестились, принялись за еду. Завтракали молча, без шуток и смеха.
Сергей и Костя переоделись в шерстяные спортивные костюмы, обули высокие ботинки со шнуровкой и на толстой подошве, надели элегантные французские куртки, на уши надвинули береты. Дядюшка Андре подал им немецкие ордена.
— Возьмите, война кончится, сохраните как сувениры.
— И на фига попу гармонь, — отказался Груздев. — Только этой пакости нам не хватало.
— Возьми, Серьожка, — умоляюще проговорила Женевьева, — тебе с ним везет. Пусть он твоим талисманом станет.
— Нехай буде так, — неохотно сдался парень. — Костя, спроси Андре, может, ему пистолеты с глушителями оставить?
Хозяин заколебался. Как и всякий мужчина он питал слабость к оружию, но опасался возможных репрессий, если пистолеты обнаружат.
— Американские?
— Нет, парабеллумы. Нам с ними в такой одежде несподручно носиться. Кольты себе оставляем. Да и жетон и документы Сторна нужно выбросить.
— Оставьте... О золоте не беспокойтесь. Женевьева с вашим письмом передаст его русским, если вы где-то застрянете. Деньги с собой взяли?