— Да, да... Когда-то я был знаком с Бернгардом Крюгером и Альфредом Науйоксом, да вовремя отошел от них. Позднее меня разыскивали, но знали они только мою кличку. Тем и спасся. А они вкупе с Гиммлером и Гейдрихом создали фабрику по выпуску фальшивых денег и документов. И Скорцени к ней руку приложил... За себя не бойтесь, с подобными документами немало эсэсовских фюреров проживает.
— Но зачем им маскарад? — не выдержал Костя.
— А чё ты от варнаков ожидал? — удивился Сергей.
— Эсэсовцы о будущем думают. Кто может назвать настоящую фамилию оберштурмбаннфюрера Георга Рингеля, личного порученца Гиммлера? Под вымышленными именами и званиями скрываются тайные агенты, занимающиеся золотом, драгоценными камнями и валютой...
— Ну и ну! — вымолвил ошеломленный Лисовский. — Выходит, в СС бандитская шайка окопалась?
— С ними разговаривать — подальше деньги прятать, — рассмеялся Груздев. — Шармач на жигане и варнаком погоняет.
— Недаром Скорцени вас глубоко законспирировал, — задумчиво произнес Бахов, — дальние у него планы... Ладно, хватит догадки строить, пора обедом заняться.
— Ах, да, — спохватился Костя, — мы колбасу привезли, сардины, финики и бутыль кианти...
— Сходи за припасами, да машину во двор загони. Михалыч поможет мне кухарничать.
Сергей скинул мундир, повесил на спинку стула портупею с кобурой. Вытащил пистолет, отвел большим пальцем предохранитель и девять раз подряд оттянул затвор; девять патронов, один за одним, выпали на стол. Он снова наполнил магазин, загнал один патрон в ствол и щелкнул предохранителем. Сунул пистолет в карман и засучил рукава рубашки.
— Крепко ты любишь оружие, — уважительно проговорил полковник.
— Нужда заставляет, — пожал плечами Груздев. — В той компании, где мы с Костей обитаем, пистолет без слов понимают. Потому и меня боятся, знают, если схвачусь за кобуру, то непременно выстрелю.
Лисовский принес ящик со съестными припасами и оплетенную бутыль с вином и выжидательно посмотрел на Бахова. Тот понял его взгляд:
— Иди, Москву послушай, а мы с Сергеем вдвух управимся на кухне.
Груздев разжег печь, чуть сдвинул задвижку, чтобы тепло не уходило в трубу. Сел на табуретку, прислушался к разноголосию из «телефункена», насторожился.
— ...Войска Второго Белорусского фронта, развивая наступление, четвертого марта вышли на побережье Балтийского моря и овладели городом Кезлин — важным узлом коммуникаций и мощным опорным пунктом обороны немцев на путях из Данцига в Штеттин, отрезав, таким образом, войска противника в Восточной Померании от его войск в Западной Померании.
— И вал гитлеровцев не спас!
— А-а, черт с ним, с валом. Ольга твоя узнает: жив-здоров ее Костя!
— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — торопливо отозвался Лисовский. — Тут, брат, легко перейти из одного состояния материи в другое.
— Молодые люди! Кушайте горячие блины, — поставил Бахов тарелку на стол. — Остынут, вкус потеряют.
— Дядя Саша, лодочкой накрылся Померанский вал, — сообщил радостную весть Сергей. — И «Висла» фрицев не спасла.
— Ну и слава богу! — перекрестился полковник. — Страшен был сон, да милостив бог!
Блины и впрямь оказались вкусными, видно, кухарь масла на них не пожалел. Парни давным-давно, с довоенных времен, их и в глаза не видели, потому и напустились с завидным аппетитом. И Костя не отставал от Сергея. Подхватывал блин, складывал вчетверо, сворачивал в трубку, макал в топленое масло и целиком засовывал в рот. О салфетках хозяин забыл, потому замасленные губы вытирал тыльной стороной ладони.
— ...Передаем концерт по заявкам воинов Действующей армии...
— Дядя Саша, послушаем?
— Конечно, конечно.
— ...По просьбе сержанта Михайловича и старшины Ткаченко передаем песню «Темная ночь» в исполнении Марка Бернеса...
Сергей даже от блинов оторвался, вслушиваясь в любимую песню. Ведь и ста километров до своих не насчитаешь, а как нелегко к ним пробраться. Непроходимой бы тайгой дня за три-четыре продрался, а в тугой чащобе из бетона, стали и взрывчатки сам черт ноги сломит.
Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
И поэтому, знаю, со мной ничего не случится!..
Второй час друзья ждут Скорцени. Прыщеватый унтерштурмфюрер, его адъютант, бесцельно перебирает ледериновые папки, вчитывается в каждую бумажку и аккуратно кладет ее на место. Лисовский от скуки и нетерпения листал завалявшийся иллюстрированный журнальчик, а Сергей у полуоткрытой фрамуги непрерывно дымил сигаретой. Адъютант косился на оберштурмфюрера, усиленно покашливал, но вслух высказать свое неудовольствие не решался. У Фридриха Мейера слава отъявленного головореза, и ссориться с ним опасно. Да и оберштурмбаннфюрер питает к нему непонятную слабость.
Груздев и не подозревал о мыслях прыщавого прощелыги, как про себя он его окрестил, а если бы и узнал, то от души посмеялся. Плевать ему на эсэсовские чины, если у него за спиной вся Красная Армия. И Сторна он выбросил из мыслей. За что американец боролся, на то и напоролся. Перед собственной совестью Сергей чист, а что о нем думают черномундирные прохвосты, их собачье дело.
Как и везде, где останавливался Скорцени, кругом полным-полно эсэсовцев. И охрана, и чины его штаба, и множество приезжих. Порой появляются иностранцы, но их оберегают от любопытных глаз, проводят особым ходом, минуя шумные коридоры и многолюдную приемную. И самого оберштурмбаннфюрера по нескольку дней не бывает в кабинете, но работа в штабе сутками не прекращается.
Распахнулись ворота, брякнули карабины, взятые охраной на-караул, и во двор черным жуком вполз «опель-адмирал». Генеральская машина! Во рту пересохло: зачем Скорцени вызвал к себе? Раньше подобными мыслями не задавался, а теперь интересовала и волновала каждая мелочь. Да и благорасположение этого ярого гитлеровца играло важную роль...
Звонок из кабинета не застал адъютанта врасплох. Заученным движением он сгреб папки со стола, положил в сейф, закрыл дверцу и, одернув мундир, шмыгнул в дверь. Появился минуты через три, пригласил:
— Заходите, оберштурмфюреры!
Сергей и Костя разом шагнули через порог, щелкнули каблуками и подняли руки в приветствии.
— Хайль Гитлер! — и, как всегда, Лисовский метнул завистливый взгляд на друга. Везет ему. Поганых слов не произносит, а руку выбрасывает сжатым кулаком вперед, будто метит в челюсть врагу.
— Хайль! — небрежно отозвался Скорцени и не пригласил сесть. Сам стоял за столом, а у телефона плотный эсэсовец с бритой головой и шрамами на толстом лице. На мундире — железный крест и значок национал-социалистской партии. — Знакомьтесь — штурмбаннфюрер Гейнц Ценнер...
Эсэсовец щелкнул каблуками и слегка наклонил голову.
— Оберштурмфюреры братья Фридрих и Франц Мейеры. Парни повторили движения нового знакомца и смерили его недоуменными взглядами.
— Вы вступаете в большую игру, — продолжал Скорцени. — Старшим пока назначается штурмбаннфюрер. Его приказания выполнять как мои. Ничему не удивляйтесь, ни с кем не вступайте в контакты. С этой минуты вы переходите на казарменное положение. Придет время, получите мой приказ... Все! Франц собери свои и брата вещи, Гейнц — обеспечь охрану машины. Ты, Фриц, останься.
Когда закрылась дверь, оберштурмбаннфюрер подошел к Сергею. Парень заметил, что эсэсовец похудел, мундир мешком обвис на плечах, лицо пожелтело и осунулось, а шрам, пересекающий щеку от уха к носу, налился сизо-багровой кровью.
— Я рад, что ты образумился, Фриц, — жестко проговорил он и кольнул настороженным взглядом. — Ты еще молод, но должен усвоить простую истину — твои руководители сами решают, как им поступить с тобой в том или ином случае. Твое назначение -беспрекословно выполнять их приказы. Заруби себе на носу! Мне было бы жаль выкидывать тебя с братом из колоды, но, к счастью, радикальная операция не потребовалась...
Он вернулся к столу, размял сигарету и закурил.
— Начинается большая игра, — обычным голосом продолжал Скорцени, — от которой зависит будущее национал-социалистского движения. Только глупцы и предатели полагают, что с военным поражением мы сложим оружие. Ничего подобного! Мы отходим на заранее подготовленные рубежи и со все возрастающей силой продолжим политическую борьбу за наши идеи...