– Диск начинает пользоваться успехом, и Рорк считает, что запись Мевис войдет в двадцатку лучших, – с удовольствием сообщила Ева.
Макнаб пощелкал кредитками в кармане:
– И когда же мы об этом узнаем?
Еве показалось, что он говорит об этом для того, чтобы прикрыть свой интерес к другой, главной для него теме, и она решила поддержать разговор:
– Рорк планирует собрать вечеринку или что-то в этом роде, когда она вернется из поездки.
– Да? Здорово!
Но тут он встрепенулся: за дверью послышался стук уставных полицейских ботинок. Макнаб сунул руки в карманы, нагнав на себя видимость полнейшего равнодушия, и в этот момент в дверях показалась Пибоди.
– Управление полиции Нью-Джерси пришло к выводу… – Пибоди осеклась, нахмурившись. – Что тебе надо, Макнаб? Лейтенанту некогда слушать твои убогие хохмочки.
– Вообще-то, некоторые хохмы лейтенанту нравятся, – заметила Ева, но, увидев, что Пибоди слишком пристально посмотрела на нее, строго произнесла: – Итак, Макнаб, пошутили, и хватит. Продолжим о деле.
– С удовольствием. – Макнаб широко улыбнулся Пибоди. – Так вот, при изучении записей звонков покойного выяснилось, что никаких иных разговоров с женщинами, помимо Лизбет Кук и своих сотрудниц, он не вел. В графе «Связи» в его дневнике обнаружены только пометки, связанные с мисс Кук, которая часто упоминается как «Лиззи, любовь моя».
– И никакой другой женщины? – Ева поджала губы. – А другой мужчина?
– Нет. Никаких амурных дел и никаких указаний на гомосексуализм.
– Интересно. Пройдись по записям в офисе. Хотелось бы узнать, солгала ли «Лиззи, любовь моя» насчет мотива убийства, а если да, то зачем на самом деле она убила его.
– Я уже занимаюсь этим.
Макнаб двинулся к двери, но на пороге задержался, чтобы послать Пибоди нарочито громкий воздушный поцелуй.
– Все-таки он – настоящая задница! – возмутилась Пибоди, когда Макнаб вышел.
– Если он тебя раздражает, это еще не значит…
– Без всяких «если»!
– Но он довольно быстро сообразил, что его отчет может изменить некоторые аспекты рассмотрения дела, и сразу же пришел. Это немаловажно, Пибоди.
Мысль о том, что Макнаб опять влезет в расследование одного из ее дел, привела Пибоди в ярость.
– Но ведь дело Кук практически закрыто. Преступница созналась, ей предъявлено обвинение, она допрошена и взята под стражу…
– Придется тебе сообщить, что она добилась-таки статьи об убийстве второй степени. Но если это преступление совершено не на почве ревности, может быть, нам еще удастся что-нибудь сделать. Все же неплохо было бы точно выяснить, была ли у Брэнсона какая-то связь на стороне, или Кук выдумала эту версию, чтобы скрыть другой мотив. Сегодня нам нужно побывать в его офисе и задать несколько вопросов сотрудникам. А это что у тебя? – Ева показала на диск, который ее помощница держала в руке.
– Это предварительное заключение детектива Салли по Наладчику. Салли сразу согласился сотрудничать с нами, поскольку у него ничего нет. Тело, перед тем как его извлекли из реки, находилось в воде около тридцати шести часов. Свидетелей нет. Убитый не имел при себе наличных денег или чеков, но в карманах нашли удостоверение личности и кредитки. На руке остался браслет – подделка под «Картье», но хорошая. Салли исключает обычное ограбление, особенно с учетом того, что Наладчику сначала отрезали язык.
– В этом может быть ключ к разгадке, – пробормотала Ева, вставляя диск в гнездо своего компьютера.
– В заключении патологоанатома отмечено, что язык был удален с помощью зазубренного лезвия еще до наступления смерти. Следы сопротивления отсутствуют, значит, до этой импровизированной хирургической операции Наладчику нанесли удар, от которого он потерял сознание. Ну, а потом его сбросили в реку, предварительно связав ноги и руки. Смерть наступила позднее – в результате того, что он захлебнулся в воде.
Ева легонько постучала пальцами по столу и улыбнулась.
– Есть ли мне смысл читать отчет?
Пибоди пожала плечами.
– Детектив Салли был очень разговорчив. Не думаю, что он будет сопротивляться, если вы захотите взять это дело на себя. По его словам, не имеет значения, у какого берега реки найден убитый, проживавший в Нью-Йорке, и какое управление будет заниматься расследованием.
– Я вовсе не собираюсь браться за это дело, просто меня интересует ход расследования. А как насчет «Арлингтона»?
– Все, что удалось собрать, записано на диске, сторона Б.
– Отлично. Сейчас я пробегусь по этой записи, а потом поедем в офис Брэнсона.
На этом Ева решила закончить все разговоры. Но вместо того, чтобы уткнуться в экран, она сузившимися глазами уставилась на дверь.
На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял долговязый молодой человек в поношенных джинсах и старинной парке. «Лет двадцать с чем-то», – предположила Ева. Серые мечтательные глаза смотрели с таким простодушием, что она сразу представила, как уличные воришки и пройдохи выстраиваются в очередь, чтобы обчистить его карманы. С худощавого лица молодого человека можно было писать портрет мученика или самоотверженного жреца науки. Но в темно-русых волосах, собранных в гладкий хвостик, виднелись выгоревшие на солнце пряди, что явно не свидетельствовало о кабинетном затворничестве. Юноша смотрел на нее, смущенно улыбаясь.
– Вы кого-то ищете? – спросила Ева.
В этот момент Пибоди обернулась, вытаращила глаза и издала какой-то пронзительный визг:
– Зак! О, вау! Зак!
Она сделала огромный скачок и прыгнула прямо в длинные, протянутые к ней руки. Наблюдая, как Пибоди в своей безукоризненно отглаженной форме и уставной обуви болтает ногами в нескольких сантиметрах от пола, Ева не знала, что и думать. Она медленно поднялась из-за стола, а Пибоди продолжала чисто по-детски восклицать в промежутках между поцелуями:
– Что ты здесь делаешь? Как ты здесь очутился? О, как я рада тебя видеть! Ты надолго?
– Ди… – все, что он смог произнести, подняв Пибоди еще выше, чтобы поцеловать ее в шею.
Ева прекрасно знала, что в их подразделении достаточно длинных злых языков, и решила вмешаться:
– Извините. Сержант Пибоди, я полагаю, что эту трогательную сцену лучше продолжить во внеслужебное время.
– Ой, простите! Опусти меня, Зак, – спохватилась Пибоди, но продолжала с собственническим видом обнимать молодого человека даже тогда, когда ее ноги наконец коснулись пола. – Лейтенант, это Зак.
– Ну, это я уже слышала.
– Мой брат.
Взгляд Евы разом изменился. Она тут же начала искать родственное сходство между ними – и не обнаружила. Они не были похожи ни конституцией тела, ни цветом волос или оттенком кожи, ни чертами лица. Еве оставалось выдавить из себя дежурную улыбку:
– Очень приятно.
– Я не хотел помешать вам… – Зак, зардевшись, протянул ей свою большую руку. – Ди так много хорошего рассказывала о вас, лейтенант…
– Рада слышать, – ответила Ева, почувствовав, что ее рука словно затерялась в его руке, которая, однако, была при пожатии мягкой, как шелк. – А вы который из детей в семье?
– Младший, – ответила за него Пибоди и произнесла это с таким обожанием, что Ева не смогла сдержать улыбку.
– Младший? – повторила она, еще раз смерив парня взглядом. – Стало быть, самый маленький… Но, Зак, вы ведь метра два или около того. Да?
– Два и восемь, – уточнил он и опять застенчиво улыбнулся.
– Он пошел в нашего папу. Они оба высокие и худые. – Пибоди вновь неистово стиснула брата в объятиях. – Зак у нас художник по дереву. Он делает самые красивые на свете предметы мебели, особенно шкафы.
– Перестань, Ди. – Зак покраснел от смущения. – Я всего лишь столяр. Умею обращаться с инструментом – вот и все.
– В последнее время многие научились обращаться с инструментом… – пробормотала Ева, неожиданно вспомнив Лизбет Кук.