Надин схватила Еву за рукав. Ее глаза были полны ужаса. Она сказала Еве тихо, но требовательно:
– Люди должны знать. Люди вправе знать об этом.
Ева увидела на лацкане у Надин прикрепленный микрофон, а за ее спиной – человека с камерой. Каждый делал свою работу. Она всегда относилась к этому с пониманием.
– Мне нечего добавить к тому, что ты видишь здесь, Надин. Сейчас не время и не место для заявлений. – Ева вновь взглянула на детскую туфельку с серебристой пряжкой. – Мертвые говорят за себя.
Надин сделала знак оператору с камерой и убрала свой микрофон:
– Ладно, ты по-своему права. Но и я – тоже. Теперь слушай, это не относится к моему материалу. Если я что-то могу сделать – найти какие-то источники, сведения, что угодно – дай мне знать.
Кивнув, Ева стала пробираться дальше. По развалинам сновали санитарные бригады; неподалеку несколько врачей хлопотали над окровавленным телом. Видимо, это был один из привратников, которого отнесло взрывной волной на несколько метров от входа. Руку у него, похоже, оторвало. Ева подошла к огромной темной дыре, которая образовалась на месте роскошной гостиной. Пламя уже успели погасить, и между грудами обломков текли ручьи воды. Под туфлями Евы зачавкала жижа. Стоял ужасный смрад – смесь запахов гари и крови. Ева старалась не думать о том, что было раскидано вокруг. Она искала Энн.
Оглядевшись, Ева откашлялась и обернулась к Фини.
– Нам придется увеличить часы работы в моргах и лабораториях, чтобы справиться с установлением личностей погибших. Ты можешь утрясти этот вопрос с Центральным?
– А?.. Да, конечно. Я помню, как приводил сюда дочь в день ее шестнадцатилетия… Грязные свиньи!
Ева вспомнила, что и они с Рорком когда-то бывали здесь. В памяти отложилась изысканность обстановки, красиво одетые люди, широко раскрытые глаза детей, восхищенные туристы, собиравшиеся группами за столами, чтобы приобщиться к старым традициям чаепития в «Плазе».
Преодолев оставшиеся до эпицентра несколько метров, Ева в ужасе остановилась перед зияющей огромной воронкой. Подошла Энн с воспаленными, покрасневшими от слез глазами.
– У них не было ни малейшего шанса выжить, Даллас, ни малейшего… Еще час назад здесь было полно людей! Сидели за столиками, слушали скрипача, попивали чай или вино, ели глазированные пирожные…
– Ты знаешь, какое вещество было использовано для взрыва?
– …Здесь были дети, – голос Энн стал громче и задрожал. – Маленькие дети в прогулочных колясках. И это их не остановило. Для наших мерзавцев это не имело никакого значения!
Ева все видела собственными глазами и знала, что теперь это долго будет приходить к ней во сне. Но она знала также, что сейчас они не имеют права поддаваться эмоциям. Ей захотелось как следует встряхнуть Энн:
– Мы ничем не можем им помочь, не можем повернуть время вспять и сделать все по-другому. Это свершилось, ничего не изменишь. Все, что от нас требуется теперь, – это постараться предотвратить нечто подобное впредь. Мне нужен твой доклад!
– Ты хочешь поскорее завести дело? – Энн резко повернулась к Еве; казалось, что она сейчас вцепится ей в лицо. – Ты можешь здесь спокойно стоять, смотреть на все это и требовать от меня доклад – как ни в чем не бывало, как обычно?
– Они-то делают свое дело, – негромко ответила Ева. – И ни на что другое не отвлекаются. Если мы хотим остановить их, то должны поступать так же.
– Тебе бы иметь под рукой чертовых дройдов вместо людей! Обратись в ад!
– Лейтенант Мэллой, – подошла Пибоди и дотронулась до руки Энн.
– Назад, сержант! – остановила ее Ева, которая уже забыла, что помощница все время находилась рядом с ней. – Я договорюсь о дройде, если вы не в состоянии представить мне отчет, лейтенант Мэллой.
– Вы получите доклад, когда мне будет что сообщить вам. А пока мне некогда с вами разговаривать, – с раздражением бросила Энн и пошла по руинам.
– Она не в себе, Даллас, не обращайте внимания.
– Я все понимаю, – ответила Ева, стараясь не показывать, как больно задел ее этот эпизод. – Мэллой скоро соберется с силами. Сотри связанный с ней кусок хронозаписи, он к делу не относится. Теперь вот что. Из «полевого набора» нам потребуются маски и перчатки, иначе мы не сможем здесь работать.
– А чем мы будем заниматься?
– Единственное, что мы сейчас сможем делать, – это помогать спасательным командам.
Это был печальный и ужасный труд – его мог выполнять только человек, способный полностью забыть о самом себе. Ева пыталась выставить перед собой некую психологическую защиту. Она убеждала себя, что имеет дело не с людьми, а с фрагментами, с вещественными доказательствами. Когда же этот щит начинал опускаться и ее захлестывала волна ужаса, она снова старалась обмануть себя, освободиться от осознания кошмарной реальности и найти в себе силы продолжать работу.
Когда Ева и Пибоди вышли из здания, было уже темно.
– Ты как? – спросила Ева.
– Думала, не оживу.
– Иди домой, прими душ – и напейся. А лучше позвони Чарльзу и займись сексом. Делай все, что угодно, лишь бы забыться.
– Пожалуй, я исполню все три пожелания, – пообещала Пибоди, но тут увидела, что в их сторону направлялся Макнаб, и напряженно вытянулась, как флагшток.
– Мне нужно выпить, – сказал он, демонстративно глядя только на Еву. – Сейчас пойду и куплю ящик пива. Мы нужны вам в Центральном, Даллас?
– Нет. Со всех нас на сегодня достаточно. Доклад завтра утром, в восемь ноль-ноль.
– Вы его получите.
Затем, следуя своим планам, которые он вынашивал со вчерашнего дня, Макнаб заставил себя взглянуть на Пибоди:
– Тебя подвезти домой?
– Я… Ну… – Пибоди смущенно переминалась с ноги на ногу.
– Соглашайся, – сказала ей Ева. – На тебя грустно смотреть. В такой час тащиться на общественном транспорте неразумно.
– Мне не хотелось бы… – Под изумленным взглядом Евы Пибоди вдруг покраснела, как школьница. – Думаю, будет лучше, если… – Она закашлялась, потом договорила: – Спасибо за предложение, Макнаб. Но я в полном порядке, спасибо.
– Ты просто выглядишь усталой, – пробормотал Макнаб, и Ева с удивлением увидела, как его лицо тоже залилось краской. – Сегодня было нелегко, и я подумал…
– Нет, я неплохо себя чувствую, – Пибоди упорно разглядывала собственные ботинки.
– Ну, если так… Хорошо, завтра в восемь ноль-ноль.
Сунув руки в карманы и ссутулившись, Макнаб зашагал по улице.
– Пибоди, что это за дела? – спросила Ева.
– Ничего. Никаких дел. – Пибоди вскинула голову и, презирая себя, посмотрела вслед Макнабу. – Я не понимаю, почему все ко мне пристали… – И тут она увидела спасение: – О, смотрите! Вас, кажется, подвезут домой!
Пибоди с несказанным облегчением показала рукой на другую сторону улицы – там из лимузина выходил Рорк. Ева поглядела на своего мужа, который шел к ней в мерцании синего и красного света мигалок спецмашин, и почувствовала, что сейчас разрыдается.
– Бери мою машину и поезжай домой, – сказала она Пибоди. – Я уже вижу, на чем доберусь в Центральное завтра утром.
– Есть, сэр, – сказала Пибоди, но Ева уже переходила улицу навстречу Рорку.
– У тебя был насыщенный день, лейтенант.
Он поднял руку, чтобы дотронуться до ее щеки, но Ева отступила назад.
– Не прикасайся, я грязная. – По его взгляду она поняла, что ее слова не возымели действия, и умоляюще добавила: – Только не сейчас. Хорошо? О, боже, только не сейчас!
Когда они оба уселись, Рорк приказал шоферу везти их домой и закрыл шторку за его сиденьем.
– А теперь? – спросил он тихо.
Ева молча повернулась к нему, уткнулась в его плечо – и заплакала.
Выплакаться всегда полезно – особенно если рядом мужчина, который все понимает и может просто помолчать и подождать, когда иссякнут слезы. Когда они приехали домой, Ева приняла душ, выпила вина, которое ей налил Рорк, и даже поужинала, хотя была уверена, что не сможет проглотить ни крошки. Первая же ложка горячего супа вызвала в ее пустом желудке ощущение непередаваемого блаженства.