Нет, Зак не мог разговаривать с сестрой в таком состоянии и тем более быть утешителем. А ведь знал, что ей как никогда нужна его помощь…
В вечерних теленовостях Зак увидел репортаж с места взрыва в «Плазе». И этот репортаж привел его в ужас. Он знал, конечно, что далеко не каждый на этом свете разделяет заповедь «Не навреди» и другие нравственные устои квакеров. Более того, даже некоторые квакеры сами меняли эти устои, приспосабливая их к своему стилю жизни. Ну, в конце концов, эта религия была создана для того, чтобы быть гибкой. Зак также понимал, что в мире существует жестокость и убийства происходят каждый день. Но он никогда не видел, чтобы пренебрежение человеческой жизнью принимало столь чудовищные формы, как это выглядело накануне вечером – даже в смягченной подаче – на телеэкране.
Те, кто это совершил, не могли быть людьми. У Зака никак не укладывалось в голове, чтобы кто-то, у кого есть сердце, душа и достоинство, мог совершить такое. Он еще пытался верить, что это было лишь случаем отклонения или мутации и что мир развивается в другом направлении, не принимая насильственной массовой смерти.
Зак был в шоке, когда вдруг увидел на экране Еву, пробиравшуюся между обломков. Ее лицо не выражало никаких эмоций, а между тем одежда была вся в крови. Она показалось ему измотанной, опустошенной, но не потерявшей мужества. И тут до него дошло, что его сестра тоже была где-то там, в центре всего этого кошмара…
Ева разговаривала всего с одним репортером – миловидной женщиной с лисьим личиком, в глазах которой отразилось горе. «Мне нечего добавить к тому, что ты видишь здесь, Надин, – сказала тогда Ева. – Это не время и не место для заявлений. Мертвые говорят за себя».
И когда вернулась домой Ди с таким же опустошенным, как у Евы, взглядом, Зак оставил ее одну. Теперь он убеждал себя в том, что поступил так ради нее, а не ради себя. Но все же пришлось себе признаться, что с его стороны это было малодушием. Он подумал, что теперь Ди будет сторониться его, они оба будут сторониться друг друга, и это, наверное, лучше всего. Он выполнит заказ и вернется в Аризону, набравшись впечатлений от Нью-Йорка и освободившись от мыслей об этой женщине. А в Аризоне можно будет на несколько дней отправиться в пустыню, чтобы вновь обрести душевное равновесие…
И тут Зак вновь услышал голоса, доносившиеся из вентиляционных отверстий, – злой смех мужчины и слабые мольбы женщины:
– А я сказал, что хочу трахаться! Это все, на что ты хоть как-то годишься.
– Пожалуйста, Би Ди, я сегодня себя не очень хорошо чувствую…
– Мне наплевать, как ты там себя чувствуешь. Это твоя обязанность – раздвинуть ляжки, когда я велю тебе!
Раздался глухой стук упавшего тела, затем короткий вскрик и звон разбитого стекла.
– На колени! На колени, сука!
– Ты делаешь мне больно! Пожалуйста…
– Используй свой рот для чего-нибудь, кроме хныканья. Да… Вот так… Приложи немного усилий, черт возьми. Это чудесно, что я могу проделать это с тобой в самом начале… Ну, поплотнее же, шлюха! А ты знаешь, где был мой член вчера вечером? Ты знаешь, где было то, что ты держишь в своем плаксивом рту? В той новенькой операционистке связи, которую я недавно нанял. Оказывается, я с пользой вложил деньги.
Он стал громко и часто дышать, мычать, как животное. Зак зажмурил глаза и начал молиться о том, чтобы все поскорее кончилось. Но это не кончалось. Это только изменилось. Послышался громкий плач, потом мольбы Клариссы. Теперь, судя по этим звукам, Брэнсон насиловал ее.
Зак спохватился у подножия лестницы, с испугом обнаружив, что сжимает в руке рукоятку молотка. Кровь бешено стучала в ушах. Боже! Что он делает?!
Когда он положил трясущейся рукой молоток, звуки в вентиляции стихли. Был слышен только тихий плач. Зак медленно поднялся по ступенькам. Нужно было остановиться, однако он шел. Шел, чтобы встретиться с Брэнсоном, как мужчина с мужчиной. Шел с пустыми руками, поскольку знал, что его противник не вооружен.
Зак прошел через кухню, где на него никто не обратил внимания, и вышел в широкий коридор, минуя прекрасные комнаты, к главной лестнице. Конечно, у него не было права вторгаться в чужую жизнь, но ни у кого не было права так обращаться с женщиной, как это делал Би Ди.
На ходу он прикинул, какое помещение должно было находиться прямо над мастерской. Дверь в комнату была приоткрыта, и из нее доносился плач. Войдя, он увидел Клариссу, свернувшуюся комочком на кровати. На ее обнаженном теле краснели следы побоев.
Она подняла голову, широко раскрыв глаза, и ее распухшие губы задрожали:
– О, боже! Нет! Я не хочу, чтобы ты видел меня такой… Уходи!
– Где он?
– Не знаю. Ушел. О, пожалуйста… – Она уткнулась лицом в скомканные простыни.
– Он не мог уйти. Я поднялся по главной лестнице.
– Он обычно пользуется боковым ходом. Но он ушел, уже ушел, слава богу. Если бы он видел, что ты поднимаешься…
– Этому нужно положить конец. – Зак подошел к кровати, осторожно расправил простыню и накрыл ею Клариссу. – Ты не должна позволять ему так обращаться с тобой.
– Он… Он мой муж.
Она вздохнула так беспомощно, что у Зака заныло сердце.
– Мне некуда идти. Совершенно некуда. Он не обижал бы меня так, если бы я не была такой медлительной и упрямой. Если бы я его слушалась, если бы я…
– Прекрати! – У него это вышло резковато, и он положил руку ей на плечо. – В том, что здесь произошло, нет твоей вины.
Он понимал, что ей нужна помощь, что сама она не справится, и готов был сделать для нее все, что угодно.
– Я хочу помочь тебе. Я могу увезти тебя отсюда. Ты можешь пожить у моей сестры, пока не решишь, что делать дальше. Ведь существуют программы помощи, есть люди, с которыми можно посоветоваться, есть, в конце концов, полиция. Ты можешь выдвинуть обвинения…
– Нет! Не надо полиции! – Кларисса, прижав к себе простыню, села на постели; в ее темно-лиловых глазах застыл страх. – Он убьет меня, если я обращусь в полицию. У него везде есть свои люди. Я не могу обращаться в полицию.
Клариссу начало трясти, и Зак, осторожно присев на край кровати, взял ее за руку.
– Ну, сейчас это не так важно. Давай я помогу тебе одеться и отведу к доктору. А о дальнейшем поговорим потом.
– О, Зак. – Кларисса уткнулась ему в плечо, и он почувствовал, что она вся дрожит. – Никакого «дальнейшего» не существует. Неужели ты не понимаешь, что он меня отсюда не выпустит? Он сам сказал мне об этом. Он сказал, что он со мной сделает, если я попытаюсь уйти. А я слишком слаба, чтобы бороться с ним.
Он обхватил ее руками и слегка встряхнул:
– Ты не должна отчаиваться! Положись на меня. У меня сил хватит.
– О, я знаю, ты такой молодой… – Она покачала головой. – А я – уже нет.
– Это неправда. Ты чувствуешь себя беспомощной, потому что одинока. Но теперь ты не одна. Я помогу тебе. Я увезу тебя в Аризону, ты будешь жить в нормальной семье – в моей семье. У нас там спокойное место. Помнишь, какой огромной, открытой и тихой может быть пустыня? Ты вылечишься там.
Кларисса тяжело вздохнула:
– Да, я помню. Те несколько дней я была почти счастлива. Этот простор, звезды, ты… Если бы я поняла тогда, что это был шанс…
– Дай мне теперь этот шанс! – Он немного отстранился, чтобы посмотреть на нее. – Я люблю тебя.
Глаза ее наполнились слезами.
– Ты не должен! Ты не знаешь, что я натворила…
– Ничто не идет в сравнение с тем, что он натворил. Сейчас неважно, что я чувствую, важно, что нужно тебе. Ты не можешь оставаться с ним.
– Я не хочу тебя втягивать во все это, Зак. Это было бы неправильно.
– Я тебя не оставлю. – Он прикоснулся губами к ее волосам. – Если потом ты захочешь, чтобы я ушел, я уйду. Но только убедившись, что ты в безопасности.
– В безопасности… – Кларисса едва смогла выговорить это слово. – Зак, я уже давно забыла, что это такое. Но если есть какой-то шанс… – Она откинула голову и посмотрела ему в глаза. – Мне нужно подумать.