Я не свидетель
1
– Ну что, Ефим Захарович, закончил? – спросил прокурор области.
Левин понял оба смысла этого вопроса – и прямой и второй, подспудный, поскольку они были связаны между собой: он, прокурор следственного управления Старорецкой областной прокуратуры, еще несколько месяцев назад предупредил руководство, что как только закончит дело по поводу ограбления кооператива "Мода", сразу же уходит на пенсию. Дело он завершил, и сейчас пухлые тома лежали на столе перед шефом, чтобы через день-другой уйти в суд. И потому потаенный смысл вопроса означал: "Все-таки уходишь? Не передумал?" Нет, не передумал. Ему шел шестьдесят второй год. Тридцать пять лет он в сущности занимался одним и тем же изо дня в день: выезды на место происшествия, допросы, контроль за следствием в районных прокуратурах. Его поднимали звонки по ночам, когда работал прокурором-криминалистом, и сонный, с еще затуманенной головой, помаргивая от рези в покрасневших глазах, ополоснутых сильно хлорированной водой, он садился в фургончик спецмашины и ехал на место происшествия – в дождь, в слякоть, в мороз, в распутицу, и по гладкому шоссе, и по тряским колдобинам проселка; звонки выдергивали его из-за праздничных застолий под Новый год, на Первомай или на Октябрьские. Спецмашина увозила его с концерта в филармонии; в летние воскресные дни тот же "рафик" приезжал за ним на речной пляж или на лесную поляну, где он отдыхал с семьей или друзьями (дежурного по прокуратуре обычно ставил в известность, где его искать…) Нет, он не передумал. Он устал обшаривать и переворачивать трупы, присутствовать на вскрытиях и при обысках чужого жилья, ездить и летать в чужие города и возвращаться с сумками и чемоданчиками, набитыми изъятыми рублями, долларами, фунтами, золотом, бриллиантами, ножами и пистолетами. Он устал от ругани с милицией, знал, до какого уровня упала там квалификация сыщиков и следователей, знал, как бегут оттуда профессионалы из-за мизерной зарплаты, убогого оснащения. Нет серьезного конкурсного отбора, способная молодежь не очень-то рвется пахать за гроши, а потому пробивается больше случайных малообразованных людей. Но входить во все эти чужие печали он не мог, потому что над ним висело начальство, изрекавшее: "Найти!" И потому, ругая милицию за промахи, ошибки, вынужденную (субъективную или объективную) нерасторопность, он в сущности ругал не милицию, а Систему. Не мог он каждый раз входить в их положение, как не входили в его положение те, кто стоял над ним… От всего этого Левин устал. Жена, едва ему исполнилось шестьдесят, начала давить: "Хватит! Сколько можно?! Уходи! Хоть для себя, для семьи поживи. С голоду не умрем". Он пообещал, что "вот-вот" уйдет. Но прошло еще полтора года, за которые ничего не изменилось, разве что увеличилась преступность, однако теперь, закончив дело по кооперативу "Мода", он сказал себе: "Все!" – Не передумали, Ефим Захарович? – спросил прокурор области.
Они сидели в его большом кабинете. Был полдень, но от густого снегопада за окнами в комнате стало сумеречно.
– Нет. Я уже дома всем объявил. Там такие планы строят! В особенности внук.
– Внука в садик водить?
– А что? Моцион.
– Ну что ж, – вздохнул прокурор, – оформляй, проводим, как положено. Что хочешь в подарок на память?
– Красную папку с золотыми буквами, – усмехнулся Левин.
– Это мы умеем… Здесь все в порядке, чисто? – хлопнул прокурор ладонью по томам дела.
– По-моему, все в порядке…
Еще час Левин болтался в прокуратуре, заходил то в один, то в другой кабинет, затем отправился домой. По дороге зашел в парикмахерскую, очередь была небольшая, он сел ждать.
– Следующий! – услышал он и пошел к освободившемуся креслу. – Что носите? – спросила парикмахерша, заталкивая ему за ворот салфетку.
– Низкую "польку".
Руки у нее после мытья были холодные, и он слегка поежился. Когда она уже сушила голову феном, его охватила вдруг дремота.
Слипались веки, и, боясь уснуть, Левин стал поглядывать на себя в зеркало. Худое бесцветное лицо уставшего человека, лоб от залысин высок, но волосы густые, пышные, был убежден, что сохранил их потому, что никогда не пользовался шампунями, а только мылом. Под серыми в коричневую крапинку глазами тяжелые мешки, какие-то прожилки на скулах. "Как еще это изменится? Катаракта, тугоухость, начнут выпадать зубы?" – подумал он невесело и удивленно вспомнил, что девочек в его жизни до женитьбы было немало, нравился. Он скосил глаза, отыскал в зеркале отражение вешалки. Синее из плащевки пальто с меховой подстежкой и шапка были на месте. Он знал, что жулье заглядывает в парикмахерские…