В скором времени оказалось, что там действительно водится настоящее привидение. Когда-то там жила горничная-китаянка, которая потом покончила с собой и с тех пор, как говорили, повадилась его навещать. Вид у дома вполне способствовал таким слухам. До самой, крытой темной черепицей, крыши он зарос диким виноградом. Вокруг росли огромные развесистые деревья. Отец, конечно, держал садовника, но трогать живые ветки и корни не разрешал, так что тот срезал только сушняк. По ночам возле дома стояла жуткая темень, входную дверь находили на ощупь. Вскоре отец среди бела дня сломал ногу, обходя дом от парадного хода к черному. Задавая вопрос, как это у него случилось, я ждала, что он расскажет какую-нибудь невероятную, из ряда вон историю. Но отец лишь вздохнул и сказал: «Зацепился за корень».
Отец стал беспомощным, отчего приходил в отчаяние. Ходить на костылях он так и не научился. Добираясь до бывшего своего дома на Гири-стрит, он так смешно с ними скакал, что я не раз невольно хихикала. Мама прислала ему витамины и укрепляющее питье, которые он, к моему великому изумлению, принял. Но ему не терпелось выздороветь. Когда скачешь, быстрее стареешь, сказал он мне.
Дом в Болинасе был трехэтажный. Наверху были две темные спальни для прислуги, ванная и две светлые спальни, выходившие на одну площадку.
На втором этаже была гигантских размеров кухня, с огромной кладовкой и узенькой черной лестницей, которая вела наверх, к спальням слуг. Там же располагались гостиная с камином в человеческий рост, парадная лестница, еще одна небольшая ванная и рядом с ней французская дверь — выход на очаровательную террасу. В нижнем этаже располагались хозяйская спальня, где всегда пахло плесенью, единственная большая в доме ванная и еще одна комнатка, где стоял старинный обогреватель. Одно время отец поселился в нижней спальне, но, кроме него, там не жил никто — и я, и гости, бывавшие в доме, если и спускались в первый этаж, то только в ванную.
В Болинасе я впервые провела у отца все каникулы. Мне тогда было одиннадцать лет. Он разрешил мне самой выбрать комнату и преподнес приятный сюрприз, развесив по стенам картинки с Микки-Маусом и приколотив ночник, на котором была нарисована улыбающаяся физиономия.
Каникулы были пасхальные, и вечером в пятницу мы собрались смотреть телевизор, но только он хотел посмотреть футбол, а я — «Семейку Брейди».[20] Отец предложил разыграть на спор. Мол, кто выиграет, тот и включит свою программу. Мы с ним часто так делали. Если я в гостях у отца чего-то и добивалась, то главным образом лишь потому, что выигрывала. Поспорить мы могли по любому поводу, например: какой лифт приедет первым. Но, бывало, отец придумывал что-нибудь и позамысловатее. В ту пятницу, часов уже около шести, когда начало смеркаться, мы не поленились карабкаться в гору собирать сосновые шишки. Быстро темнело, но шишки нам были очень нужны, причем только ровные, и мы их искали, а отец, уверенный, что выиграет именно он, все время меня поддразнивал. Потом он подвесил на дерево проволочную мусорную корзинку, которая была нам вместо баскетбольной, и шагами отмерил расстояние, откуда бросать. Выигрывал тот, кто забросит три шишки подряд. В тот раз выиграла я — отец, конечно, поддался, — и я смотрела свой фильм, а он переключал на футбол только во время рекламы.
Ночью в доме было страшно. Я боялась привидения, которое, по моему разумению, непременно должно было пожаловать ко мне в гости. Ночи две меня защищал и утешал веселый ночник. Но дом был деревянный, и когда в темноте что-то начинало скрипеть, то казалось, будто на третий этаж забрался целый полк покойников.
В конце концов, совершенно измучившись, я попросила отца поменять мне спальню. Он переселил меня на второй этаж, в небольшую комнату рядом с собой. Там было лучше, хотя тоже было страшно — вдруг привидения спустятся по лестнице с третьего этажа. Успокаивала я себя тем, что им мешает зеркало на площадке. В довершение ко всем этим кошмарам часто отключалось электричество, и я оставалась без ночника на час, а то и больше.
Зато днем дом преображался. Днем мне там нравилось. Я ставила пластинки, делала отцу апельсиновый сок или смотрела, как кто-нибудь из его подружек печет оладьи. Кто-то дал мне рецепт шоколадного печенья, и я опробовала его сама. Я нашла в, шкафу потайную дверь, соединявшую спальни на третьем этаже. Отец в спальни заглядывал редко и долго предпочитал спать в гостиной на диване возле камина.
Я играла на расстроенном пианино, а потом, взяв ракетку и старые теннисные мячики, ходила на теннисный корт, где стучала в стенку часами. Я обнаружила на берегу дом, который купила одна рок-группа, кажется, «Джефферсон Эйрплейн», и, когда я об этом узнала у меня просто перехватило дыхание, но радости от этого не было в итоге никакой. Мне ужасно хотелось кого-нибудь из них увидеть, а они всё где-то ездили. Приезжая в Болинас, каждый раз я надеялась, что на этот-то раз они дома, и вдруг к ним придет какая-нибудь знаменитость, и будет звать хозяев в переговорник на столбе у ворот, и я их увижу, но надежды мои не сбылись. Мне и в голову не приходило, что у отца собираются люди не менее знаменитые. В основном они были поэты, как, например, Роберт Крили,[21] который любил порой выпить и засидеться в гостях до утра. Посиделки эти мне нравились — звук шагов и громкие голоса наполняли дом, прогоняя мои детские страхи.
21