Воскресенье, 12 октября 1975
(4) Опять слишком много выпил, разочарован в себе.
Среда, 15 октября 1975
(6) Опять похмелье, ну и что хорошего?
Понедельник, 20 октября 1975
(7) Сегодня не пил.
Среда, 22 октября 1975
(2) Не пью совсем.
Четверг, 30 октября 1975
(2) Начал пить.
(3) Не остановиться.
(4) В конце концов выпил шесть раз. Хорошим это не кончится.
Но все-таки чаще он писал в дневнике о наших маленьких радостях. Честно говоря, тогда я не отдавала себе отчета в том, сколько он пьет. Я смотрела в будущее, конечно, чересчур оптимистично, за исключением разве что случая с телефонами (запись о нем у отца тоже есть). Краткость его похожих на отчет дневниковых записей вполне объяснима. Отец пил, на похмелье уходили целые дни. Тем не менее он успевал вычитывать корректуру (тогда готовилась в печать «Ртуть грузят вилами»), просматривать рецензии на «Уилларда», находить время для новой подружки, начать новую книгу, куда-то ездить, ходить в гости и на рыбалку, вести дела и уделять время мне.
Суббота, 30 августа 1975
(4) Верхом доехали до конца пастбища, Джеки поранила лоб, ранка маленькая, кажется, не серьезная.
Вторник, 2 сентября 1975
(4) Болтали с дочкой про ФБР
Пятница, 19 сентября 1975
(4) Отлично провел время с дочерью
Воскресенье, 21 сентября 1975
(5) Был долгий, просто замечательный разговор с дочерью.
Пятница, 26 сентября 1975
(1) На машине ездили в Бозмен, отвезли дочь к зубному. Болтали всю дорогу.
(5) Ходили с дочерью на прогулку до нижних лугов, долго разговаривали.
Четверг, 16 октября 1975
(2) Купил Ианте вафельницу, какую она давно хотела.
Суббота, 25 октября 1975
(3) Мы с Ианте съездили в город и накупили луковиц. Хотим посадить нарциссы.
Среда, 25 октября 1975 (2).
..уезжаю; хватит.
На следующее лето — лето 1976 года, — после семимесячного отсутствия, отец, решив доставить мне удовольствие, купил Каденс билет на самолет, и она приехала к нам. Таксист встретил ее у самого выхода с летного поля. Отец сидел в машине на заднем сиденье, шутил всю дорогу и был очень мил. Один раз он назвал Каденс «Ширли», перепутав ее с ее матерью, но тут же сам исправился. Тем не менее вот что потом сказала Каденс, каким он ей тогда показался: «деспотичный, властный, сосредоточенный на себе».
— Естественно, он тебя подавлял. Не знаю, как и что запомнила ты, но, на мой взгляд, ты слишком близко принимала к сердцу его нытье и капризы и слишком о нем пеклась. Ты его очень любила, но, насколько я помню, в тебе всегда чувствовалась решимость — мрачная (или, может быть, героическая) — не позволить себе сломаться. Ты никогда не плакала и не жаловалась.
На ранчо Каденс вела себя с ним вызывающе. Ее стремление противостоять отцу всегда и во всем меня даже пугала. Помню, мы как-то решили его разыграть и, когда он ушел в кабинет, перевели все часы в доме на час назад, но отец потом не посмеялся, а пришел в настоящую ярость. Каденс отказалась извиниться.
— Сделал из мухи слона, — отрезала она.
Кроме Каденс в то же время на ранчо были еще два гостя — странноватая женщина, с которой отец спал, и его давний друг. Тот самый, кто вместе с отцом «настрелял» когда-то нам в кухне «часы».
Однажды, примерно в час ночи, я проснулась от грохота мебели. Шепотом я позвала Каденс. Увидела в темноте ее широко распахнутые глаза. Мы молча лежали и слушали. В гостиной, то есть чуть ли не за стенкой, отец крушил все, что подвернется под руку. Это был первый раз, когда я по-настоящему испугалась.
— Пошли отсюда, — шепотом сказала Каденс.
Босиком мы проскользнули в ванную и выбрались через окно. Так же, босиком, добежали до соседей, которые оказались в отъезде. Нам открыли нанятые сторожа, приятного вида хиппи, и разрешили воспользоваться телефоном. Нас не спрашивали, почему нам понадобилось звонить среди ночи. За нами приехала Дин, сестра Лекси. Утро мы провели у нее, и туда заехали друг отца и та самая женщина — она и послужила причиной ночной драмы. Отцовский друг, которого я знала всю жизнь, мастер рассказывать смешные истории, приехал со мной попрощаться:
— Хочу, чтобы ты знала: больше я не приеду. Он кого угодно сведет с ума.
Нервничая, он случайно запер ключи в багажнике, и пришлось взламывать новенький взятый напрокат автомобиль отверткой.
Примерно в полдень Лекси отвезла нас обратно. Мой отец, напившийся до потери сознания, так и не узнал, что нас не было. Он собрал битые стекла, подмел пол, отнес на чердак сломанную мебель. На какое-то время он бросил пить и стал снова прекрасным отцом. До отъезда Каденс все было хорошо. Он смешил нас по утрам, когда приходил нас будить, нарядившись в широченное японское кимоно и ковбойские башмаки. Гримировался и устраивал перед нами «танцы» — пел фальшивя и топтался по кухне, отбивая нечто похожее на чечетку, так что мы с Каденс хохотали, и в конце концов он тоже начинал смеяться. Отец считал Каденс умной и относился к ней с уважением.