Наступила долгая тишина.
Потом я и не дала ей ничего сказать. Я торопилась сказать все, что хотела. Про свою жизнь.
— Мне нужно выключить газ и налить себе чая.
— Я подожду, — сказала я.
— Не клади трубку, — сказала она. — Не клади трубку.
— Я подожду.
Я слышала, как, снова садясь на стул, она охнула от боли:
— Смещение позвонка.
— Вы ходили к врачу?
— А что толку? Хороших врачей больше нет.
— Сколько вам лет?
— Восемьдесят пять. У нас в роду еще никто столько не жил.
— Хотите дожить до девяноста?
— Бог ты мой, нет, конечно. Правда, если помрешь, до чего-нибудь точно не доживешь. Сколько ты весишь?
— Сто сорок семь фунтов.
— Батюшки, да ты толстая.
Я засмеялась:
— Мери Лу, во мне росту почти шесть футов. А вы, стало быть, маленькая.
— Что правда, то правда.
В черной зияющей пропасти прошлого вдруг появилось движение, замелькали даты и имена. Мери Лу рассказала о матери, о моей прабабушке Бесси, которая была настоящей бутлегершей. Во времена сухого закона Бесси торговала виски и купила закусочную в Такоме, Вашингтон.
Сама Мери Лу уехала от родителей с моим отцом на руках и поселилась при кондитерской фабрике, где нашла себе место официантки. Холодильников тогда не было.
— Еду приходилось покупать на день.
О Бернарде Бротигане Мери Лу рассказывать не пожелала. Сказала только:
— Я ушла от него с бумажным мешком, где были все мои пожитки. Я не знала, что я беременна.
Зато рассказала, что ее дед с бабкой держали в Миссури дом для бедных.
— Знаешь, что такое дом для бедных?
— Нет.
— Место, где живут люди, которым не на что жить.
Мери Лу обожала даты. Они так и мелькали — кто, когда родился и умер, — я ничего не успевала запомнить, но просить сбавить темп не рискнула.
— У вас хорошая память, — сказала я.
— А знаешь ли ты, что у твоего отца память была фотостатическая?
Я поняла, что она имеет в виду «фотографическую».
— Да.
— А знаешь ли ты, что в двадцать один год он был шесть футов шесть дюймов ростом? Он был левша, но отличный стрелок и попадал в любую движущуюся мишень. Не все правши так стреляют.
Мне показалось, разговор ее утомил.
В конце концов и она призналась:
— Устала я что-то.
Я спросила, можно ли мне позвонить еще раз.
— Звони. Мы ведь не очень еще знакомы, правда?
— Правда. До свидания, Мери Лу.
— До свидания… детка, — сказала она.
ШОКОВАЯ ТЕРАПИЯ
В девять лет я познакомилась с одной хромой женщиной. Однажды я спросила, почему она хромает. И та рассказала, что, когда ей было шестнадцать лет, они с подружкой не слушались родителей, родителям это надоело, и они собрались и решили излечить девочек от непослушания методом шоковой терапии, практиковавшимся тогда на Юге, откуда эта женщина была родом. Во время сеанса лопнул ремень, и она осталась хромой на всю жизнь. А подружку ее долечили до того, что с тех пор она только сидит, мажет кремом руки и всё.
Один раз, когда у меня барахлил приемник, я слушала ток-шоу, где какая-то женщина рассказывала, как лечилась в бесплатной больнице и ей сказали, что если она хочет выздороветь, то придется пройти сеанс шоковой терапии.
— Частично я потеряла память, — сказала она.
Отец все же рассказывал мне о детстве. Закончив школу, он начал работать на овощеперерабатывающей фабрике.
— Помогал развозить бочки с маринованными огурцами, а маленькие таскал и ел, пока не объелся, — хохотнул отец. — Я их долго потом даже видеть не мог, — беззаботно сказал он, жуя корнишон.
Когда шла та передача, я отчаянно крутила ручку настройки. Потом бросила. Все равно она шла слишком тихо.
В 1955 году моего отца — юного, романтичного, совершенно безобидного, единственная ошибка которого заключалась в том, что он пытался заработать на жизнь писательским трудом в крохотном городке Юджин, штат Орегон, — приговорили к принудительному лечению в государственной психиатрической лечебнице в Сэлеме. Там он получил кормежку, которой так добивался, шоковую терапию и ночные кошмары на всю жизнь. Тогда при шоковой терапии не пользовались анестетиками. Отца привязывали ремнями, в рот вставляли резиновый кляп, чтобы он не откусил себе язык, и включали электрический ток.
Услышав передачу по радио, я поняла, что не знаю, терял ли отец память. У той женщины стерлись воспоминания всего о двух неделях после сеанса. Вряд ли за это время случилось что-нибудь важное, сказала она.
Я позвонила свекру: