Единственное, что я должна сейчас записать ещё, чтобы дойти до сегодняшнего дня, так это насчёт Криса. И это будет не слишком логично. Я совсем запуталась в своих чувствах на этот счёт. Мы привезли его сюда и похоронили в симпатичном месте: в расщелине между двумя большими камнями, на полпути между нашими палатками и тем местом, где ручей убегает в буш. Там рядом небольшая зелёная полянка с короткой мягкой травой, похожей на газон. Конечно, когда мы начали копать, то обнаружили, что мягкая почва совсем неглубока. Она лежит лишь на поверхности. А дальше – сплошные камни. И в итоге нам понадобилось три дня, чтобы выкопать достаточно глубокую яму. Мы, правда, не слишком усердствовали. Когда у нас было настроение, мы шли туда и копали немного. Наконец в сумерках мы опустили туда тело Криса и сразу закопали. Это было самым неприятным. Просто ужас. У меня до сих пор при воспоминании об этом выступают слёзы. Когда мы засыпали яму, то постояли вокруг неё минуту-другую, но, похоже, никто не знал, что сказать, так что мы разошлись в стороны, чтобы посидеть в одиночестве и подумать. Мы не могли сделать для нашего друга то же, что сделали для солдата, которого сбросили в овраг у долины Холлоуэй.
Впрочем, теперь на могиле всегда лежит цветок-другой. Каждый раз, когда кто-то из нас отправляется на прогулку, там появляется цветочек. Проблема только в том, чтобы не позволить нашему последнему ягнёнку съесть эти цветы.
Это наводит меня на мысль о том, что, возможно, тело Отшельника тоже до сих пор лежит где-то в Аду. Чудно, что оба этих человека останутся здесь, потому что мне кажется – они между собой были в чём-то очень похожи.
Как бы то ни было, нелогичность не в этом. А в том, что я чувствую. Относительно Криса. Я скучаю по нему, и мне плохо од того, что он умер такой ужасной смертью – несправедливой и бессмысленной. Но я испытываю и другие чувства, и прежде всего чувство вины. Мы оставили его одного и не слишком старались ради него, и именно это гнетёт меня. Когда Крис впадал в своё особое настроение, мы обычно просто отступали и даже попыток не делали как-то его развеселить. Наверное, мы должны были сделать больше. И ещё я испытываю злость – злость на Криса. За то, что он был так слаб и сам не старался ничего изменить. За то, что он был настоящим гением, но не реализовал свои таланты.
Сейчас нам приходится быть храбрыми. Приходится быть сильными. Мы не можем поддаваться слабости. Надо сражаться с теми демонами, которые забираются в голову и вызывают панический страх. Мы должны бороться, шаг за шагом продвигаясь вперёд, в надежде, что если даже придётся отступить, то не слишком далеко, чтобы в тот момент, когда начнётся движение вперёд, не пришлось долго нагонять.
Это то, чему я уже научилась.
Слева от моей палатки что-то шуршит в траве. Какое-то маленькое ночное существо, – возможно, оно надеется стащить у нас немножко еды. Точно так же, как мы сами: мы тоже шарим по окрестностям, стараясь избежать встречи с хищниками и найти что-нибудь для поддержания жизни. Я слышу, как похрапывает Гомер, а Фай негромко вскрикивает во сне, как ворочается Ли и ровно дышит Робин… Я люблю этих четверых. И именно поэтому мне плохо из-за Криса. Я недостаточно его любила.
