Рэй Брэдбери
Смерть осторожного человека
Ray Bradbury
A Careful Man Dies
По ночам ты спишь всего четыре часа. Ложишься в одиннадцать, встаёшь в три, и всё ясно как божий день. Начинается твоё утро; ты пьёшь кофе, приблизительно с час читаешь какую-нибудь книгу, прислушиваясь к отдалённым, тихим, нереальным голосам и музыке предрассветных радиостанций, иногда выходишь прогуляться, не забывая взять с собой пропуск, полученный в полиции. Поскольку раньше тебя часто забирали в участок за появление на улице в позднее и необычное время, это наконец стало надоедать, и ты выправил себе специальный пропуск. Теперь можешь гулять, когда вздумается — руки в карманах, насвистывая, медленно и едва слышно постукивая каблуками по тротуару.
Это тянется с шестнадцати лет. Сейчас тебе двадцать пять, а четырёхчасового сна всё равно вполне достаточно.
У тебя дома почти нет стеклянной посуды. Бреешься ты электробритвой, потому что безопасная бритва иногда наносит порезы, а ты не можешь себе этого позволить.
Ты — гемофилик. Если начинает идти кровь, её нельзя остановить. То же самое было и у отца, хотя он знаком тебе лишь как страшный пример: однажды порезал палец, причём довольно глубоко, по пути в больницу истёк кровью и умер. Гемофилия была и у родственников с материнской стороны; от них болезнь передалась и тебе.
В правом внутреннем кармане ты всегда носишь пузырёк с таблетками коагулянта. Если порежешься, то немедленно их глотаешь. Лекарство попадает в кровеносную систему, снабжая её недостающими свёртывающими веществами, которые останавливают кровотечение.
Вот так и живёшь. Тебе нужно всего четыре часа сна, да ещё держаться подальше от острых предметов. Каждый день твоей жизни чуть ли не вдвое дольше, чем у обычных людей, однако, поскольку вряд ли удастся прожить долго, здесь кроется некий забавный баланс.
До утренней почты ещё очень долго. Поэтому ты садишься за пишущую машинку и выдаёшь четыре тысячи слов. Ровно в девять раздаётся звяканье почтового ящика перед дверью, и ты собираешь отпечатанные страницы, складываешь их вместе, просматриваешь копии и убираешь в папку. Потом, закурив сигарету, идёшь за почтой.
Достаёшь из ящика письма. Чек на триста долларов от крупного журнала, два отказа из маленьких издательств и небольшая картонная коробочка, перевязанная зелёной лентой.
Просмотрев письма, берёшься за бандероль, развязываешь, открываешь крышку, лезешь внутрь и вытаскиваешь оттуда эту штуку.
— Чёрт!
Роняешь коробку. Все пальцы в красных брызгах. Сверкнув и раскручиваясь, из коробки вылетает что-то блестящее. Слышится тихое жужжание стальной пружины.
Из пораненного пальца обильно потекла кровь. Несколько секунд ты переводишь взгляд с руки на острый предмет, валяющийся на полу, — маленькое зверское приспособление с бритвой, приделанной к закрученной пружине, которая, застигнув врасплох, распрямилась, когда ты её вытащил!
Ты дрожишь, суетливо лезешь в карман, пачкая одежду кровью, достаёшь пузырёк с таблетками и глотаешь сразу несколько штук.
Затем, пока ждёшь, чтобы лекарство подействовало, заматываешь руку носовым платком и, подобрав с пола устройство, со злорадством водружаешь его на стол.
Минут десять сидишь, неуклюже держа сигарету, и, уставившись на этот механизм, моргаешь. Взгляд туманится, проясняется, и снова предметы в комнате расплываются. Наконец ответ готов.
…Меня кто-то не любит… Кому-то я сильно не нравлюсь…
Звонит телефон. Ты берёшь трубку.
— Дуглас слушает.
— Привет, Роб. Это Джерри.
— А, Джерри.
— Как дела, Роб?
— Скверно и безотрадно.
— Что такое?
— Кто-то прислал мне в коробочке бритву.
— Перестань трепаться.
— Серьёзно. Но тебе это не интересно.
— Что с романом, Роб?
— Я никогда его не закончу, если мне не перестанут присылать острые предметы. В следующий раз, видимо, пришлют хрустальную шведскую вазу или шкатулку фокусника с разбивающимся зеркалом.
— У тебя голос какой-то странный, — говорит Джерри.
— Ещё бы. Что касается романа, Джералд, то он наделает много шума. Только что написал ещё четыре тысячи слов. В этой сцене я рассказываю о великой любви Энн Дж. Энтони к мистеру Майклу М. Хорну.
— Ты напрашиваешься на неприятности, Роб.
— Минуту назад я пришёл к такому же выводу.
Джерри что-то бормочет.
Ты отвечаешь:
— Джерри, Майк впрямую меня не тронет. Так же, как и Энн. В конце концов, мы с Энн когда-то были помолвлены. Ещё до того, как я узнал, чем они занимаются. О вечеринках, которые они закатывали, о шприцах с морфием, которыми они потчевали гостей.