— Меня муж ждёт, — заплакала Маруся. — Как он там без меня? Я же беременная! Всех хватают, не смотрят, что у людей документы имеются.
В дальнем углу снова засмеялись. Галина гладила Марусино плечо и думала, когда же всё прояснится, когда разберутся со всеми, кого несправедливо задержали? Ведь в вагоне таких много, а в поезде ещё больше. Галина представила, сколько народу везут железнодорожные составы в разные концы страны, и от этого стало ещё горше. Но в данную минуту именно Маруся вызывала нестерпимую жалость. Галина мучилась от неспособности хоть чем-то помочь несчастной женщине.
— Ничего, ничего, как-нибудь, — шептала она, плача невидимыми слезами, боясь ещё больше огорчить Марусю.
Сумрак в вагоне сгустился, день близился к вечеру. Спёртый воздух понемногу растворялся в вечернем сквозняке. Дверь с грохотом отворилась, и в проёме возникли две фигуры, вырисовываясь зловещими силуэтами на закатном небе. Без лиц и глаз, одни очертания.
— И где тут наша беременная? — спросил один, а второй коротко хихикнул.
— Тут я, тут, — взвизгнула Маруся и подпрыгнула на руках у Галины. — Беременная я! Заберите меня отсюдова!
Маруся резво поползла к проёму. Галина всплеснула руками. Куда она? Пропадёт же! Конвоиры весело гоготали, наблюдая за передвижениями Маруси. Так же весело подхватили её на руки и потащили по насыпи. Маруся задорно смеялась вместе с конвойными. Галина охнула и прижала руки к животу. Погубят безвинную женщину эти люди с винтовками. В дальнем углу тоже засмеялись, словно вторя ушедшим конвойным.
— Щас родит, прям в поле! На всех хватит.
— Это Маруська Беглова, с Буинского тракта. Известная воровка!
— Врёт, как пишет! Да она безграмотная. И мужа у неё сроду не было. Щас как загуляет с конвойными, вся страна услышит.
Шум и хохотки в углу стихли. Галина долго приходила в себя, борясь с нахлынувшими мыслями. Женщина оказалась воровкой. Никакая она не беременная. Значит, её забрали справедливо. В поезде везут всех, и виновных, и безвинных. От ощущения невыносимого ужаса Галине стало плохо, и она потеряла сознание. Очнулась ночью. Поезд не спеша тарахтел по рельсам. Колёса по-прежнему выстукивали монотонную песню. Вдруг состав дёрнулся и остановился. Галина услышала негромкие голоса. Конвоиры вполголоса жаловались кому-то на свою безрадостную жизнь.
— Лишенцев везём. Битком напихали в вагоны. Как селёдки в бочке. Им дышать же нечем. Мрут сотнями за день, чтоб им повылазило!
— А чего мрут-то? — пробасил кто-то из местных: у конвойных другие голоса, более визгливые, видимо, кому-то любопытно стало, куда людей везут, зачем.
— От тесноты. Говорю же, вагон рассчитан на сорок мест. А теперь не знамо сколько осталось. Мы отчитались за план, мол, на каждый вагон по 85, а там уж не наше дело. Велено четыре тысячи перевезти — перевезём! Скажут, десять тысяч, десять перевезём. Наше дело подчинённое. Нам не положено думать. За нас партия и правительство думают.
— Так-то оно так, — согласился басистый, — а куда ж вы мертвяков деваете? Это же целое дело. Труп вынести надо, сдать, кому положено…
Повисло молчание. Галина обеспокоилась. Ушли, что ли? Нет, не ушли.
— На рельсах оставляем, — нехотя признался конвоир, — путейцы после оформят. Они — люди понимающие. Доложат, куда надо, мол, нашли на путях неизвестного, а нам, понимаешь, нельзя нарушать госотчётность. Нам четыре тысячи перевезти надо.
И снова затянулось молчание. Голоса стихли надолго. Галина задыхалась от негодования. Какая несправедливость творится в Советской стране! Если бы знал Гриша, что его жену незаконно забрали среди белого дня и теперь неизвестно куда везут, он бы нашёл на них управу. Ничего, подождите, мой Гриша до Кремля доберётся! В нём такая сила заключена, многим не снилась. Старым большевикам партия и правительство большое доверие оказывает.
— Да как же вы перевезёте четыре тысячи, коли они у вас сотнями дохнут, чем отчитаетесь? — Голоса вновь оживились, но бас изменил тональность. Человек почти кричал, в его голосе слышалось недоуменное возмущение.
— Слышь, ты не ори так, — укорил его конвоир, — командир услышит ненароком. Он чуткий на шум. Мы по дороге навёрстываем.
В вагоне послышался сильный храп. Галина напряглась, боясь, что не услышит окончание диалога. От напряжения зазвенело в висках.
— Чего это навёрстываете, как это? — пробормотал басистый.
— А вот этак, берём и в вагон закидываем!
Послышался хохоток, сопение, возня, глухие удары прикладом. Тупой стук казался бесконечным. «По голове бьют», — догадалась Галина. Заскрежетала дверь, что-то тяжёлое обрушилось на пол, задребезжали рессоры, поезд валко тронулся, и Галина услышала тихий, немного басовитый вой. Конвоиры впихнули в вагон своего чрезмерно любопытного собеседника.