По лицу англичанки текли обильные слезы.
— Мы там перерезали с полсотни парней. Может, шестьдесят, уже точно не помню. Давно дело было. У нас это заняло почти неделю, это уж я не забуду. Каждый вечер несколько штук приводили на местную бойню. Им пускали кровь, потрошили, разделывали и потом бросали в протекающую рядом реку. Некоторых еще живыми. Но таких было немного. — Лицо колумбийца осветила улыбка. — Это было уроком, вы же понимаете, чтобы вывести регион на верный путь, наш путь. — Тод опустил нож. — Надо все мне рассказать, сеньорита Джонс, и мы быстро управимся, иначе… Иначе я не стану спешить. — Он подождал, пока утихнут рыдания. — Кто вам заплатил, чтобы вы предали Хавьера Грео-Переса?
— I don’t know anything, please, — взмолилась Саския. — Я ничего не знаю, клянусь вам.
— Wrong answer.[64]
Острие «ка-бара» вонзилось в кожу молодой женщины чуть ниже груди. Она взвыла таким нечеловеческим пронзительным голосом, что Нери заткнул уши. Резким и точным движением Тод повернул лезвие под правой грудью Саскии и извлек им оттуда длинную полоску плоти.
Жан Франсуа Нери согнулся пополам: его рвало.
Тридцать шесть часов спустя
— Не двигайся.
— Что?
Шепот:
— Доверься мне.
— Что ты делаешь?
— Не мешай. Ешь.
В рот связанного по рукам и ногам Омара Пети́ кто-то сует хлеб с маслом. Чья-то рука у него за спиной, под свитером.
— Стой, что ты?..
— Тсс. — Едва слышно. — Нож.
— Постой, сейчас…
— Ешь! — Голос Стефани, непреклонный. Еще кусок хлеба — и совсем тихо: — Когда пойдешь в туалет, перережешь скотч.
— Ты спятила!
— Слушай меня.
— Нет!
Снова бутерброд. Вкус кофе с молоком и соленого масла. Как Омар любил. И Зоэ тоже. Зоэ. Стефани. Он. Все они любили такой завтрак. Теперь конец. Теперь только страх. Не за себя, за них. Только за них. За жену: она сошла с ума.
— Он убьет нас. — С полным ртом. — Он тебя увидит.
— Успокойся, иначе он услышит. — Чуть громче: — Еще глоток.
Другая рука по-прежнему неловко шарила у него за спиной. Нож выскользнул. Едва слышно звякнул о бетонный пол. Омар закашлялся, сплюнул хлебные крошки, оттолкнул поднос. Заглушить звук падения ножа. Слюна, смешанная с едой, стекала по подбородку.
Стефани вытерла ему лицо влажной салфеткой.
— Поскорее там! — Мотоциклист — возле лестницы, метрах в семи-восьми от них.
В подвале плохое освещение. Омар это знает. Вот уже несколько месяцев он все собирался переделать электричество внизу. Заметил ли тот парень их действия? Шум посуды. Хлеб окунается в чашку, засовывается в рот. Нож у него под свитером, но лезвие… оно вонзилось в тело. Стиснуть зубы.
— Из-за тебя он убьет нас!
— Он в любом случае убьет нас. Видел его рожу?
— Откуда тебе знать? — Сквозь зубы: — Потише!
— Я не собираюсь ждать, пока он убьет мою дочь.
— Потише!
— Что вы там копаетесь? — Мотоциклист сдвинулся с места, подволакивая ногу, сделал два шага в их направлении.
Новый приступ кашля, более жестокий. Сзади, внизу спины, влажно от крови.
Его.
Его крови.
— Ты освободишься и убьешь его. — Голос жены в самое ухо. — Застанешь его врасплох. Он ранен. — Она сунула чашку Омару прямо в зубы и влила ему в рот остатки кофе. — Будь мужчиной, спаси свою дочь. — И она поднялась с колен.
Плоть от плоти его. Спасти ее, сегодня же. Сейчас.
Несколько секунд спустя:
— Кляп. Вставьте ему кляп.
Омар вдохнул запах засохшей слюны, глотнул едкой пыли, ему стало трудно дышать. Старая тряпка успела поваляться на полу.
Мотоциклист снова отвел Стефани в кухню.
Где-то в глубине дома, наверху, захлопнулась дверь. Прежняя темнота, а теперь еще и тишина.
Тод предусмотрительно решил сменить машину.
Ночью они с Нери вернулись в Тулузу, сделали остановку в ее южном пригороде Мирай и на каком-то паркинге оставили свой «ауди». Маловероятно, что она долго простоит нетронутой. Спустя сорок пять минут такси доставило их к небольшой гостинице неподалеку от вокзала Матабью. Утром, хорошо выспавшиеся и принявшие душ, они украли очередной автомобиль, старенький «вольво-универсал», и вернулись в Муассак, в монаший лес, где произошла роковая для Хавьера Грео-Переса встреча.