— Теперь что, вы нас накажете?
— Я не такой способный по части наложения швов, как вы. — Они смерили друг друга оценивающим взглядом. — Присядьте.
Стефани не двинулась с места. Стоя справа от мотоциклиста, она не сводила глаз с «глока», лежащего на столе как раз между ними.
Он принялся за еду, держа в одной руке вилку, а в другой — сухой хлебец.
— Присядьте, пожалуйста.
— Зачем?
— Поговорить.
— У меня нет желания разговаривать. Я… я хочу, чтобы вы убрались отсюда. — На последних словах голос молодой женщины, пораженной внезапным пристальным взглядом ее тюремщика, задрожал.
— Сидеть!
Стефани повиновалась. Ее глаза поочередно смотрели то на пистолет, то на мотоциклиста, то снова на пистолет.
— Спасибо. — Больше мотоциклист ничего не добавил. Просто накалывал макароны на вилку, засовывал очередную порцию в рот и тщательно пережевывал.
Хотя Стефани очень старалась, ее взгляд то и дело возвращался к «глоку».
— Соблазнительный, верно?
— Не понимаю, о чем вы.
— Это оружие — решение всех ваших проблем. Решение вообще всех проблем. В определенный момент люди всегда приходят к такому убеждению, дело в обстоятельствах.
— А вы нет?
— В точку. — Мотоциклист усмехнулся, потом вновь посерьезнел. — Это-то меня и печалит.
— Могли бы привыкнуть.
— Хотите — верьте, хотите — нет, но то, что здесь происходит, у меня впервые.
Стефани снова взглянула на пистолет.
— Возьмите. — Мотоциклист отпил глоток воды. — Вы увидите, он легкий и будет вам по руке. — Давайте же, я ничего вам не сделаю.
Молодая женщина схватила оружие и поспешно отпрянула назад. Стул покачнулся. Выставив пистолет перед собой, она неуверенно направила дуло на мотоциклиста:
— Вставайте!
Никакой реакции.
— Вставайте, мы с вами идем освобождать моего мужа! Встать!
— Нет.
— Встать, иначе…
— Иначе что, вы в меня выстрелите? — Они не мигая смотрели друг на друга. — Как далеко вы готовы зайти ради спасения своей шкуры? Про себя я знаю. Именно поэтому я удерживаю вас здесь в течение трех дней. А вы? — Мотоциклист проглотил последний кусок хлебца, вытер рот. — Вам ведь пока не приходилось задумываться над этим вопросом?
Стефани почувствовала дрожь во всем теле.
— Подумайте о Зоэ, она там, наверху, и вам станет легко сделать это.
— Я иду за мужем.
— Вы полагаете, он бы это сделал на вашем месте? Вчера он не сумел.
— Вы загнали его в ловушку.
— Это не в его характере. Вам кажется иначе? И вы бы любили его, если бы он мог убить?
Молодая женщина задумалась, потом робко кивнула. Не спуская глаз с мотоциклиста, она попятилась к висящему на стене телефону.
— Жандармы? Вы правы, если они приедут, то убьют меня. Они или другие. Заметьте, это отлично решит ваши проблемы. Это вообще решит все проблемы.
Стефани сняла трубку, приложила ее к уху и снова повесила. Гудка не было.
— Первое, что я вывел из строя. Так было бы слишком просто. — Он улыбнулся. — Остаетесь только вы. Вы сможете лучше прицелиться, если подойдете ближе. Не бойтесь, пушка-то у вас. Подойдите.
Стефани не двинулась с места. Ее беспокойные, испуганные, влажные от слез глаза шарили по комнате в поисках знака, поддержки, решения.
— Подойдите. Не то промажете. Вы увидите, надо просто нажать. У этих пистолетов только одна закавыка — второй курок, совсем маленький, поверх большого. Предохранитель. Прижмите первой фалангой указательного пальца сразу оба, и все получится. Имейте в виду, что дуло может дернуться. И подойдите.
Ничего.
— Подойдите.
Ничего. «Глок» дрожит в ее руке.
— Ну же!
Рука, которая целилась, застыла.
Мотоциклист закрыл глаза:
— Нажимайте.
Ничего. Рука, которая целилась, слегка согнулась в локте.
— Ну же, пора кончать.
— Что кончать, черт возьми! — Стефани запустила пистолетом через всю комнату и чуть было не попала им в голову мотоциклиста. Разрыдавшись, она прислонилась к стене и медленно сползла по ней на пол.
— Зачем вы пришли к нам?
Ее голос сорвался в крик:
— Что мы вам сделали?
— Ничего. — Мотоциклист встал и пошел за пистолетом. Положив его на стол, он, в ожидании, когда гроза минет, намочил тряпку и присел на корточки перед молодой женщиной. Его рана болела, но он не обращал внимания. Когда Стефани успокоилась, он протянул ей влажный комок, чтобы она протерла себе лицо. — Когда я говорю, что это впервые, надо мне верить.
— Мать вашу, — со слезами в голосе, — да кто же вы, в конце концов?