— Никто. Риск. Повышенный. — Мотоциклист огляделся. — Доказательство. — Он вздохнул. — Людей я убил немало. Хороших, не очень хороших. Подонков. Я делал это по заказу других людей, считающих, что эти смерти необходимы. Херня.
— А что у нас общего с этими людьми? Почему вы здесь? — Стефани схватила его за руки. — Вы хотите нас убить?
— Нет.
— Вы убьете мою дочь?
— Нет.
Разговор двух глухих.
— Не причиняйте ей зла.
Стоны.
— Не причиняйте нам зла.
Овцы, сторожевые псы, волки… он не знал, к какому виду принадлежит, наверное ни к одному из трех. Мотоциклист пристально посмотрел на Стефани Пети́ и не смог подавить разочарование. Он решил не говорить ей, что не причинит зла Зоэ, что бы ни случилось. И им тоже. Это средство устрашения ему еще пригодится. Он помог молодой женщине подняться:
— Идем вниз.
Вернувшись домой, Валери Массе дю Рео прошел прямо в спальню дочери. Она спала.
Жена обнаружила мужа сидящим в темноте в ногах кровати. Его рука, лежащая рядом с рукой Сюзанны, нежно перебирала ворсинки одеяла. Мишель тихонько подошла, присела возле него и прошептала на ухо:
— Есть новости?
— Никаких.
Они продолжали вполголоса.
— Ни в больницах, нигде?
— Ничего. Мы даже попросили испанцев объявить в розыск его мобильник.
— И что?
— На это понадобится время, процедура довольно сложная.
— Они пришлют людей?
— Двое приезжают завтра утром.
— А его семья?
— Этим занимаются.
Мишель погладила мужа по щеке:
— Ты выдохся. Иди поешь. Я хотела тебя подождать, и Бог знает чего мне стоило сесть за стол и поужинать.
Массе дю Рео повернулся к спящей дочери, и на мгновение его лицо осветила улыбка.
— Приду через пять минут.
Мишель оставила их наедине.
— You should eat.
— Not hungry.
— The ham is great. And the bread seems fresh enough.
— No, thanks. Really.
— Your loss.[98]
Непонятный разговор, пробивающийся сквозь звон приборов, стук тарелок и чавканье. Батист Латапи открыл глаза. Несмотря на тусклый свет, череп у него раскалывался. Сильно болел затылок, но он все же пошевелился, чтобы осмотреться. Стало еще больнее, он застонал.
— Просыпается.
В его столовой, за его столом сидели двое. Высокий поднялся и подошел к своему товарищу, китайцу, который ел его, Батиста, ветчину.
Батист вспомнил высокого: его он уже видел. В своем амбаре. С пушкой. Он его ударил. Теперь у него перевязана рука. И самодельный лубок. Батист снова уронил подбородок на грудь. Усталость, боль. Он заметил, что стоит совершенно голый, а широко разведенные руки привязаны к потолочным балкам гостиной. Его собственной веревкой. Он инстинктивно дернулся, пытаясь прикрыть гениталии.
— Смотри-ка, застенчивый, — язвительно сказал Тод по-английски. Он некоторое время разглядывал видавшее виды тело узника, местами дряблое, местами обвисшее. Тело, которое слишком много работало, не заботясь о себе. Высохшее и поросшее редкими седоватыми волосками. Потом встал, схватил лежавшее перед ним помповое ружье и подошел к Батисту:
— «Ремингтон 870». Хорошее ружье. — Он повернулся к Нери. — Переведи.
Нери прокашлялся и повиновался.
Тод сказал что-то еще.
— Он говорит, это хорошо для охоты. Годится и в помещении. — Нери сделал паузу, послушал. — Или для людей, которые боятся. Вы боитесь?
Батист ощущал, как в пересохшую глотку поднимается кислая отрыжка.
— Дайте… — он с трудом пошевелил губами, — воды.
— Он хочет воды.
Тод принес ему стакан и помог напиться. Потом снова взялся за «ремингтон», несколько раз пощелкал затвором, вытряхнул патроны — всего четыре штуки — и обвел взглядом пустую комнату.
— Ты чего-то боишься?
Латапи смотрел на высокого. Вроде он уловил, что его зовут Нери. Похоже, парню не по себе: бледный, усталый, с беспокойными глазами, он, постоянно морщась, здоровой рукой гладил раненое запястье. Батист услышал, что Нери закончил переводить слова того, другого. Ясное дело, боится. Их. Но он им не признался и предпочел ответить вопросом на вопрос:
— Кто вы?
Перевод.
— Сюда приехали наши друзья. Они мертвы. Мы не знаем почему и, как ты догадываешься, хотели бы это понять. Можешь нам помочь?
Перевод.
— Я ваших друзей не знаю.
— Жаль.
— Я простой крестьянин.
Тод вернулся к столу, прихватил свой Ка-Бар, вытащил его из чехла.
Батист задрожал:
— Клянусь, не видал я их!
Тод прошелся лезвием по телу Латапи, вперив взгляд своих серых глаз в глаза узника.
98
— Ты должен бы поесть.
— Не голоден.
— Ветчина великолепная. И хлеб как будто свежий.
— Нет, спасибо. Правда.
— Тебе же хуже.