Голиков придвинул к себе листы бумаги и начал писать, тщательно взвешивая каждое слово. Писал и думал: «Вот и выяснилось, кто им покровительствует!.. Недурно!.. Но что у них между собой за отношения?… Однако здорово я их пугнул!.. И часу не прошло, а уже все кнопки нажаты! Фантастика. А впрочем, чему радоваться?… Против Леонова и Селезнева никаких дел не заведено, и пока неизвестно – будут ли… Объяснения же давать нужно сейчас, в пожарном порядке. На одной интуиции далеко не уедешь, – грустно усмехнулся майор, вполуха внимая нравоучениям полковника. – Борисов определенно что-то знает, но приоткрыть тайну не решается. Скорее всего потому, что сам с ними одной ниточкой связан… И ничего удивительного, винные цеха – золотое дно, всех нужных людей прокормить может!.. Одна надежда на Рязанцева, ну, может, еще на Конюшенко… А полковник-то помалкивает про Никулина!.. Известно, свои ошибки – соринки, а чужие… Плюнуть бы на все, и вместо этого бумагомарания написать рапорт об увольнении. Представляю, как у некоторых лица бы вытянулись… Правда, кое-кто и обрадуется, это уж точно… Ну, нет… С чего бы такое малодушие?… Есть же Чижмин, Рязанцев, еще хватает честных ребят… Предавать их не годится, – Голиков на мгновение остановился, припоминая, какое сегодня число, и невольно усмехнувшись – вот и не верь в приметы! – расписался в конце рапорта и поставил дату – тринадцатое сентября. Потом еще раз бегло просмотрел написанное и подал Струкову.
Полковник подозрительно долго вчитывался в рапорт, словно хотел вызубрить его наизусть, но когда наконец отложил его, то, судя по выражению лица, остался доволен.
Были у него на то основания. Майор полностью признавал допущенные просчеты и даже готов был принести извинения Леонову и Селезневу. Одного только не знал полковник, что Голиков, едва ли не впервые в жизни, пошел на умышленный обман. Такова уж была ситуация, что все другие пути грозили, в лучшем случае, отстранением его от этого дела.
– Рад за тебя, Александр Яковлевич! Давно бы так!.. – полковник поощрительно заулыбался. – Согласись, что бросаться на тигров с голыми руками – самоубийство… Кстати, что там у тебя вырисовывается по делу Петровой?… Убийство? – и, заметив привычный жест майора, шарившего в кармане пиджака, дружески подмигнул:
– Кури! – и даже откуда-то из-под столешницы вытащил пепельницу.
– Полной уверенности нет, – майор воспользовался приглашением Струкова и задымил, – но предпосылки к этому уже имеются… Поэтому могут понадобиться и Леонов, и Селезнев, – Голиков сделал умышленную паузу, чтобы проверить, как полковник отнесется к такому заявлению. Реакция последовала немедленно: в его глазах отразились и злость, и возмущение. Но майор, как бы не замечая этого, внутренне посмеиваясь, продолжил: – Они должны хорошо знать Борисова, им довольно часто приходилось сталкиваться по работе. Сейчас не припомню, но кто-то из них, когда зашел разговор о Борисове, характеризовал того как человека вспыльчивого и ревнивого… И вообще, оба они и как свидетели могут принести большую пользу при разборе дела Петровой…
«Врать – так уж лихо!» – мысленно добавил Голиков.
Лицо полковника просветлело.
– Но… это уже в самом крайнем случае, – миролюбиво протянул он. – А лучше бы ты их выбросил из головы. Как говорится, подальше от греха… И не тяни ты с этой Петровой. Пойми, что даже и против самоубийства никто ничего не сможет возразить. Фактов для этого предостаточно.
Глава третья
Старший лейтенант Чижмин метался по управлению в поисках Голикова, которого в кабинете не оказалось. Наконец он перехватил майора на лестничной площадке третьего этажа. Едва сдерживая рвущееся наружу ликование, Чижмин выпалил:
– Товарищ майор! Докладывает без пяти минут капитан Чижмин, – мальчишеская победная улыбка вспыхнула на его лице. – Дело об убийстве Петровой можно считать успешно завершенным! – с победоносным видом он протянул Голикову небольшой пластиковый пакет, сквозь который тускло блестело золото. – Финита ля комедия! – старший лейтенант, хлопнув, сцепил ладони и потряс ими, словно пожимая руку невидимке.
– Откуда, Лева? – Голиков не торопясь ощупывал, перебирал сквозь пластик серьги, перстень и золотую цепочку с кулоном. Спрашивал машинально, потому что сразу догадался, кому принадлежал «драгметалл».
Чижмин накрест сложил руки на груди: – Из сейфа глубокоуважаемого товарища, точнее гражданина Борисова.
– Странно, как это его угораздило? Не мог понадежнее припрятать?… Или просто выбросить…
– Жадность фраера сгубила, – вставил Чижмин.
– Ладно, Лева, идем ко мне, – майор начал подниматься по лестнице. – А не слишком ли все аккуратно получается, старший лейтенант?… Чувствуешь, о чем речь?
– Да уж догадываюсь, – усмехнулся Чижмин. – Эта версия отработана с самого начала. Больше часа я потратил, пока выяснил, кто еще имел ключ. Пришлось пригласить и нашего специалиста по сейфам.
– Ну, и что он? – живо обернулся майор.
– Однозначно – дубликат не использовался. Применяли только оригинал, а он имелся лишь у Борисова… Еще при обыске я изъял у него все ключи, в том числе и от сейфа.
– Да, уж слишком он был в себе уверен, – задумчиво проговорил майор, пропуская Чижмина в свой кабинет. – Ну, что ж, будущий капитан, поздравляю!.. Ты оказался прав.
Голиков чувствовал, что говорит неискренне, потому что внутренне не мог смириться с тем, что Борисов оказался убийцей, хотя рассудок и твердил, что теперь его причастность к убийству Петровой неопровержимо доказана.
Подойдя к столу, майор позвонил дежурному и приказал привести арестованного Борисова. Чижмин порывался уйти, но Голиков жестом остановил его:
– Проведем перекрестный допрос.
Борисова ожидали молча. Чижмин мысленно прикидывал вероятные повороты хода допроса и последовательность вопросов, Голиков вынул из сейфа дело Петровой, закурил и начал медленно перелистывать его, хотя и знал почти наизусть.
Тишину в кабинете прервал стук в дверь – привели Борисова. Его затравленное, опрокинутое лицо вновь вызвало у майора смутное чувство жалости. Интуиция не хотела смириться с фактами.
Чижмин, памятуя первую встречу с Борисовым, когда он так непозволительно сорвался, помимо воли испытывал легкое злорадство. По его лицу блуждала многозначительная улыбка, пока он в упор рассматривал арестованного.
– Ну, присаживайтесь, Борисов, – Голиков положил перед ним папиросы. – Вот. Сигарет, к сожалению, я не курю, – и повернулся к Чижмину: – Старший лейтенант, начинайте.
Чижмин сгорал от нетерпения. Он почему-то был убежден, что именно ему Голиков доверит поставить последнюю точку в протоколе допроса Борисова, где тот будет вынужден признать свою вину. Старший лейтенант поправил очки на переносице и кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.
– Гражданин Борисов, наверное, причина вашего пребывания здесь для вас больше не тайна? Надеюсь также, что вам хватило времени для разумного анализа вашего положения.
– Оставьте меня в покое! – взорвался Борисов, раздавив едва прикуренную папиросу в пепельнице. – Мое положение! Товарищ майор, я правильно понял, что имею право не отвечать на вопросы?
– Именно так, – подтвердил Голиков.
– В таком случае я хотел бы встретиться с прокурором. Насколько мне известно, вы должны были предъявить мне конкретное обвинение, но кроме пустой болтовни вашего сотрудника я ничего не услышал. Я требую, чтобы мне назвали действительную причину ареста, – Борисов, вспыхнув, быстро сник, прикурил еще одну папиросу, вжался в кресло и, буравя взглядом пол, добавил: – Неужели вы не понимаете, что я… любил ее?… Как я мог знать, что они…