Кортеж моего названого отца приближался, он понемногу продвигался к Южным воротам города. Все громче звучали гонги, все четче слышались выкрики, флаги повисли под дождем, словно пропитанные кровью собачьи шкуры. На лицах носильщиков я заметила капли пота, до меня донеслось их тяжелое дыхание. Пешеходы по обеим сторонам улицы торжественно останавливались, склонив головы и не смея болтать и шевелиться. Не было слышно даже известных своей злобой собак семьи первого по списку цзюйжэня Лу. Видать, авторитет названого отца как чиновника весомее священной горы Тайшань, раз даже эти скоты не смеют раскрыть пасть. На сердце стало горячо, там небольшой очаг, а на нем – маленький чайник с вином. Дорогой названый батюшка, думаю о тебе всей душой! Окунуть бы тебя в это вино! И я с силой послала качели вверх. Пусть названый батюшка через занавески паланкина увидит мою прекрасную фигуру.
С качелей далеко видать, народу тьма-тьмущая – зависшая над землей черной тучей кожа земли[26]. Не разберешь, кто там мужчины, женщины, старые, малые, не поймешь, кто есть кто, но от флагов рябит в глазах. Вы что-то кричите – на самом деле не разберешь, что именно, я лишь догадываюсь, что вы обязательно должны что-то кричать. Мой родной отец – родом из певцов, исполнитель маоцян во втором поколении. Эта опера, известная как «кошачьи мелодии» – изначально неприметное народное искусство, – усилиями отца развилась и приумножилась, стала известна от Лайчжоу на севере до Цзяочжоу на юге, от Цинчжоу на западе до Дэнчжоу на востоке – во всех четырех округах и восемнадцати уездах. Когда Сунь Бин горланил, женщины заливались слезами. Он вообще любил громко кричать. А если ведешь за собой войско, как тут без криков? Вид прекрасный, все видно как на ладони. Чтобы увидеть побольше, я изо всех сил раскачивала качели. А эти болваны внизу все думают, что я для них представление устраиваю. Аж самодовольно прыгают от радости. В тот день я оделась легко, да еще от тела исходит ароматный пот – названый батюшка говорит, что мой пот напоминает аромат розовых лепестков. Знаю, все сокровища моего тела проявляются со всей очевидностью: попка назад, титьки вперед – и толпа этих не годящихся ни на что слабаков поедает тебя взглядами. Холодный ветер забирается под одежду, завихряется под мышками. Звуки ветра, дождя, распускающихся цветов персика. Намокшие от дождя бутоны тяжелы. Крики служащих, скрип железных колец, выкрики лоточников, мычание телят – все слилось в одно. Это шумный праздник, цветущее третье число третьего месяца по лунному календарю. В юго-западном углу, где старые могилы, несколько седовласых старух жгут бумажные деньги. Над кладбищем ветерок поднимает клубы дыма, которые смешиваются друг с другом, как черные деревья с белыми. Из южных ворот наконец показывается кортеж названого батюшки, все зрители под качелями поворачивают головы. «Уездный начальник прибыл!» – раздались возгласы. Кортеж названого отца сделал круг по плацу, служаки по-собачьи воодушевились, выпятили грудь и подобрали животы, вытаращив выпученные глаза. Вас, названый отец, я видела сквозь бамбуковые занавески паланкина, видела шарик и павлиньи перья на шапке, ваше квадратное багровое лицо. Борода у вас на подбородке из прямых и жестких волос, похлеще проволоки, опусти в воду, и то не поплывут. Эта ваша борода нас и связывает, как сброшенные Лунным старцем красные нити[27]. Не будь такой у вас и у моего родного отца, где бы вы нашли такую сладкую названую дочь?
Служащие управы вдоволь продемонстрировали свое величие – а на самом деле, названый батюшка, ваше величие. Паланкин остановился у края плаца. Площадка со всех сторон окружена персиковым садом, деревья одно за другим начинали цвести, и в туманной мороси все вокруг окружала розовая дымка. Шагнув вперед, один из чиновников с коротким мечом за поясом раздвинул занавески паланкина и позволил моему названому батюшке выйти. Поправив шапку с шариком и перьями, батюшка тряхнул рукавами в форме лошадиного копыта, сложил на груди сжатые кулаки в малом поклоне и зычным голосом обратился к нам: «Почтенные старики, горожане, с праздником!»