— Привет, миссис Бернаби, — сказал он. — Слышали новости? Мы попали в переплет.
— Не первый раз, мистер Генри, и не последний. Придется брату его светлости уладить это дело.
Генри пристально посмотрел на свою старую няню и покачал головой.
— Если не уладит, по-моему, мы и впрямь с треском разоримся.
Нянюшкины руки с распухшими ревматическими суставами невольно дернулись.
— С тобой все будет в порядке, Нянюшка, — добавил Генри. — Мы ведь устроили тебе пожизненную пенсию, правда же?
— Я не про то думаю, мистер Генри.
— Это уж точно, я так и знал. Это я подумал про пенсию.
Нянюшка нацепила очки с толстыми стеклами и пошла на Генри.
— А ну-ка быстренько покажите язык, — приказала она.
— Да какого дьявола?
— Делайте как велено, мистер Генри. Генри высунул язык.
— Так я и знала. Подойдите ко мне перед сном, вечером. У вас желчь разлилась.
— Что за ерунда!
— А у вас всегда так: как плохое настроение, так уж точно — желчь разлилась.
— Нянюшка!
— А что ж вы несете чушь про всякие вещи, в которых ничего не смыслите? Его светлость — тот, другой, — скоро покажет всяким негодникам, где раки зимуют.
— Это ты про нас?
— Чепуха на постном масле. Вы знаете, о чем я. Мисс Робин, за ленчем выпейте стакан молока, а то вы перевозбудились.
— Хорошо, Нянюшка, — послушно кивнула Роберта. Нянюшка вернулась к своему пасьянсу.
— Аудиенция окончена, — сообщил Генри.
— Я, наверное, распакую вещи, — сказала Роберта.
— Оставьте мне, что надо погладить, — предложила Нянюшка. — Я все сделаю.
— Спасибо, Нянюшка, — ответила Роберта и отправилась к себе в комнату.
Наконец она осталась одна. Пол качался у нее под ногами, как будто море, которое пять недель властвовало над девушкой, не так легко отпускало ее. Оно напоминало о себе физически, и это было очень странно, потому что путешествие казалось уже страшно далеким. Роберта принялась распаковывать вещи. Платья, которые она покупала в Новой Зеландии, перестали ей нравиться, а дела и проблемы Миногов заняли ее настолько, что о собственных она думать не могла. За последние четыре года Роберта превратилась из подростка в женщину. Чувства и переживания, которые обычно этому сопутствуют, были нарушены трагедией. Два месяца назад, когда мечты, тоска и порывистость подростка еще не улеглись, погибли родители Роберты. Все ее чувства словно побило морозом. Она переживала свое горе, но скорее разумом, чем сердцем. Позже, немного оттаяв, Роберта обнаружила, что с ней произошло нечто неожиданное: ее чувства, которые она раньше так щедро раздаривала, откристаллизовались, и она поняла, что охладела к большинству своих друзей. Она сделала еще одно открытие: даже по прошествии четырех лет сердце ее принадлежало невероятному семейству, которое теперь жило на другом конце света. Мысли ее вернулись к «Медвежьему углу», и ей очень захотелось оказаться вместе с Миногами. Пусть они рассеянные, неустроенные, достойные порицания — Роберта знала, что они подходят ей. И, как ей казалось, она подходит им. Когда сестра ее отца написала ей и предложила племяннице переехать в Англию и поселиться у нее, Роберта с радостью согласилась, поскольку с той же почтой пришло письмо от леди Чарльз Миног, всколыхнувшее в девушке прежнюю любовь к этой семье. Когда выяснилось, что они должны встретиться снова, ей стало страшно, что они будут относиться к ней как к неприятному напоминанию о прошлой колониальной жизни. Но, увидев на пристани Фриду и Генри, она почувствовала себя увереннее, а теперь, убирая последние свои неэлегантные вещи в ящик комода, где уже лежали бренные останки игрушечной железной дороги, Роберта ощутила странное чувство, словно это она стала гораздо старше, а юные Миноги только вытянулись ростом.
«А во всем остальном, — подумала Роберта, — они ни капельки не изменились».
Дверь открылась, и вошла леди Чарльз. Она уже переоделась. Седые волосы ее сияли и вились мелкими кудряшками, худощавое лицо было почти незаметно напудрено, она выглядела просто восхитительно.
— Как дела, старушка Робин Грей? — спросила она.
— Я так счастлива...
Леди Чарльз включила электрообогреватель, пододвинула к себе кресло, натянула короткую юбку на колени и закурила. Роберта с теплым чувством узнавания увидела все эти признаки надвигающейся задушевной беседы.
— Надеюсь, дорогая, тебе будет не слишком неуютно, — сказала леди Чарльз.
— Шарло, милая, я просто на седьмом небе.
— Нам бы так хотелось, чтобы ты пожила у нас подольше. Какие у тебя планы?
— Понимаешь, — ответила Роберта, — моя тетя очень любезно предложила мне стать чем-то вроде ее компаньонки, но мне кажется, что я должна найти работу. Я хочу сказать — настоящую работу. Так что, если она согласится, я собираюсь стать секретаршей в дирекции магазина или, на худой конец, в какой-нибудь конторе. Я научилась стенографировать и печатать.
— Посмотрим, что можно сделать. Но сперва, разумеется, ты должна хотя бы немного развлечься.
— Мне бы ужасно хотелось хоть немного развлечься, но у меня совсем мало денег. Примерно двести фунтов в год. Так что мне придется очень скоро начать работать.
— Должна сказать, что, по-моему, деньги — ужасная штука, — изрекла леди Чарльз. — Вот пожалуйста, взять хотя бы нас: разве что с медведем по ярмаркам и по миру не ходим, а все потому, что бедняга Чарли никак не может освоить арифметику, чтобы считать деньги.
— Вам нелегко приходится.
— Да ничего, только если обанкротимся, будет очень неловко. Во-первых, Чарли не сможет играть на бегах. Это его единственная радость, и к тому же своему букмекеру он платит! В том, чтобы не платить букмекеру, есть что-то настолько вульгарное... а что они вытворяют с людьми — просто позор!
— А что они такое вытворяют?
— По-моему, объявляют о твоих беговых долгах в Сэндаупс[5] и трубят во все фанфары, чтобы только привлечь к тебе всеобщее внимание. Или это только с масонами так делают? Ладно, не будем на этом останавливаться, потому что это единственное, что нам не грозит.
— Шарло, но вы же и не такие барьеры брали.
— Ничего подобного пока не было. Это не барьер — это гора.
— Как все это получилось?
— Лапочка, ну как люди погрязают в долгах? Это просто получается, одно к одному. И ведь знаешь, Робин, я так старалась! Мы жили как отшельники, отказывались буквально от всего. Дети были при этом совершенными ангелами. Близнецы и Генри обращались по всевозможным объявлениям и не оставили мысль найти работу. И они так великодушно отказывались от всяких удовольствий! Радовались любым дешевым развлечениям: объехали Англию, останавливаясь во второразрядных гостиницах, потом поехали в Остенде играть в карты и рулетку на сущие гроши, вместо того чтобы отправиться на Ривьеру, где отдыхают все их друзья. А Фрида с таким пониманием отнеслась к своему выходу в свет... Никакого бала, только обед и коктейль, которые мы устраивали буквально на жалкие пенсы. А теперь она посещает эту театральную школу и работает как вол, притом с совершенно ужасными людьми. Конечно, все это получилось из-за Чарли и этой истории с драгоценностями. Не проси, я тебе даже не стану рассказывать все целиком, потому что история эта слишком мрачная и запутанная, словами ее не передашь. Суть в том, что бедному Чарли нужно было иметь контору в Сити с покупателями на Востоке и в таких местах, как «Галле Фейс отель» в Коломбо. Он занялся этим делом на паях с сэром Дэвидом Стейном, который казался самым заурядным, но очень симпатичным человеком. Так вот, как оказалось, они устроили настоящую оргию подписывания всяческих бумаг, и не успело все закончиться, как сэр Дэвид вышиб себе мозги из пистолета.
— Почему он так поступил?
— Похоже, он делал большие дела и большие долги, и одна из его самых крупных сделок сорвалась совершенно неожиданно. И оказалось, что Чарли придется оплачивать кучу его счетов, потому что он — партнер сэра Дэвида. И счетов было столько, что у него не осталось денег, чтобы оплатить наши собственные счета, которые потихоньку накопились за полгода. Вот такие дела. Ну что ж, остается только не вешать носа и найти правильный подход к Габриэлю. Чарли послал ему совершенно очаровательную телеграмму, составленную ну просто совершенно как надо, понимаешь? Мы так над ней корпели... Габриэль живет в «Медвежьем углу» и ненавидит ездить в Лондон, поэтому мы надеялись, он просто сообразит, что нельзя позволить Чарли разориться, и пришлет ему чек. А он возьми и пришли в ответ телеграмму: «Прибуду пятницу, шесть часов. Вутервуд», так что мы все в лихорадке.