- Нанао, она обращается не к Камасу. Она обращается к Хиноири. Но неужели она хочет смерти твоего сына от рук занпакто?
- Я скорее поверю в то, что она желает самоубийства Хиноири.
Время шло. Живот Донохане рос. У Рингоноки медленно и неотвратимо ехала крыша. Нетсуден пришёл в удивительно стабильное состояние, только сидел на камне и вздыхал грустно при мысли о капитане. Он больше не закалывал волосы, теперь они были длинными и он их часто расчёсывал. Кинушикую над ним беззлобно подшучивала, хотя прекрасно его понимала. Ведь если её отношениям с Хичиго хотя-бы пришёл логический конец, то перед Нетсуденом стояла диллема: или жить с нелюбимой, или одиночество, причём вечное. И Рингоноки было жалко Нетсудена: молодой, красивый, но такой несчастный…
- Не нервничай, ты ещё полюбишь кого-нибудь.
- Нет. Такая любовь один раз в тысячу лет душе выпадает. А то и в две. – Нетсуден расстроился и прекратил разговор.
- Да ладно тебе. Интересно, а что будет от нашей с тобой связи?
- Связи не будет. – ответил коротко Нетсуден и нырнул в холодную воду. Ему снова стало нехорошо.
Рингоноки слышала этот разговор и на физическом уровне чувствовала боль и тоску своего меча. Ей стало так плохо, что она снова заплакала, на этот раз сама. Из её глаз полились чёрные слёзы. Она заперлась в своих покоях и спряталась в самый тёмный угол, где и просидела несколько минут, плача за свой меч. «Нетсуден, пожалуйста, не отчаивайся. Обещаю, ты станешь однажды счастливым. Я клянусь, я добьюсь этого.»
«Что вы, хозяйка, нельзя давать такие клятвы! Вы не сможете её выполнить, неужели ваш опыт вас ничему не научил?»
«Смогу! Я смогу! Ты меня не переубедишь! Я – Куротсучи Рингоноки, и без всяких предсказаний я говорю: ты будешь счастлив!»
«Хозяйка…я вам верю. Тогда…я буду ждать и надеяться. И, кстати, я вчера увидел предсказание. Настоящее»
«И?»
« Я увидел наших детей. Мой сын и кто-то с длинными чёрными волосами стояли рядом, совсем рядом с Магдалиной и Камасу, и все четверо были счастливы.»
«Хорошее предсказание. Очень хорошее. Спасибо. Опять плакать хочется…»
====== Те, кто будут после... ======
Девятый месяц. Трёхлетняя Елена радостно прыгала вокруг Донохане и фонтанировала золотыми искрами. Не так давно Камасу исполнился год, и теперь мальчик стал ещё сильнее походить на маму. Магдалина продолжала радовать матерей и неродного отца примерным поведением и высоким уровнем интеллекта – на своего родного отца она походила только цветом волос, кудри же передались от прабабушки. Маюри начал брать с собой Елену в лабораторию на опыты. Причём не как подопытную, а как ассистента. «Растёт нам погибель» – сказал на полном серьёзе Акон однажды.
Судя по всему, Инма прижился: скачков реацу у Магдалины не было, никаких проблем со здоровьем, просто здоровый и хорошенький ребёнок. С Камасу было иначе – Елена говорила о кошмарах брата и частенько засыпала рядышком с его кроваткой. Она продолжала повторять фразу «острый меч – голова с плеч», только теперь уже не картавя. Маюри с гордостью говорил, что от неё скоро будет больше толку, чем от всех учёных Готея, называл её самым удачным своим экспериментом. Камасу, к огорчению отца, совсем не проявлял интереса к науке, плакал при виде простеньких операций и постоянно звал Елену – это имя он запомнил и начал говорить раньше слова «мама». Магдалина тоже плакала, но её Маюри мог понять – она ведь не дочь учёного-маньяка, она дочь императора квинси, ей слёзы простительны. Рингоноки уже простила себе измену (хотя дочь продолжала ей это напоминать), не держала на себя и Яхве зла и не напоминала лишний раз об этом никому.
Нему явно радовалась, что Камасу не похож на отца, но не подавала виду. Ещё она по секрету сказала Рингоноки, что Елена не говорит эту фразу, а просто повторяет за кем-то, кто говорит с ней тогда, когда Камасу спит. И что Камасу не при чём – его убивать тот кто-то пока не будет. Слово «пока» Рингоноки не понравилось. Но она смолчала. Лучше уж «пока», чем смерть.
Саджин же повёл наконец знакомить жену с дедом. При виде волка Донохане среагировала странно: долго смотрела на белый мех, а потом спросила:
- Слушай…а можно это…погладить?
Дед Комамуры удивился, но разрешил. Он подумал так: «Ну и жену себе внук нашёл. Впрочем, раз это и есть та самая, ради которой я разрешил сыну жить, то пусть гладит.»
А остальное было нормально: Юграм скучал по Сифор, Сифор скучала по Юграму, Рюкен сосредоточил всё своё внимание на дочери, Урю начал спокойно разбираться со свалившейся на него Империей, Рекко мурчала и хотела котят, Кинушикую вздыхала и чувствовала себя никому не нужной, Нетсуден лежал на дне океана души Рингоноки, потеряв волю к жизни…всё шло как обычно. Нетсудену было плохо с того самого момента, как он очнулся от безумия. Как он сам говорил, тот инцидент «дал его душе крылья, а теперь тянет на дно», и что «лучше бы меня тот штернриттер убил, чем сейчас так мучиться». Если Кинушикую ещё как-то оклемалась, продолжала жить и даже начала пропадать ночами в отрядах, утром возвращаясь довольной, то Нетсудена начали посещать мысли о самоубийстве. Накатила такая апатия, что Рингоноки уже с трудом узнавала бойкого и живого парня, которого три года назад увидела в руках Хогэна. Куда делся блеск в глазах? Куда пропал румянец? Теперь это был труп: красивый, хорошо сохранившийся труп.
- Добрый капитан, вы помните, как Нетсуден вас спас?
- Да разве это забудешь?
- Ясно. Сейчас он очень страдает. Можете с ним поговорить? Он потерял интерес к жизни. Только вы ему и можете помочь.
Укитаке согласился поговорить с Нетсуденом, который ради такого случая всплыл наверх, причесался и пошёл на встречу. О чём они говорили за запертой дверью, никто не знает, но утром меч вышел счастливый (даже не вышел, а, скорее, выплыл, не касаясь пола ногами от радости), а Укитаке нервно ходил по кабинету взад-вперёд.
- О чём вы договорились? – спросил удивлённый Шунсуй.
- Через девять лет, в день возвращения Рингоноки дара предвидения, он получит своё.- гробовым голосом произнёс Джууширо.
- А чего он хочет?
- А ты не знаешь, чего всё время хотел Риндоу?
Рингоноки решила уйти по-тихому. Разговор с Нетсуденом она решила отложить на девять лет.
Схватки Донохане застали в самый неподходящий момент: когда она спала в Цитадели. Рингоноки в одном одеяле выпрыгнула из окна в Готей, растолкала Унохану, запрыгнула обратно через то же окно вместе с полусонной Ретсу и решила сама помогать подруге. Беременность многоплодная, так что помощь Унохане потребуется, причём помощь опытного в таких делах человека – Рингоноки подходила на эту роль. «Это были странные роды – нас было трое, их было трое, и в глазах у меня тоже троилось».
В комнату никто не заходил. Комамура подвывал в соседней комнате. Когда жена для успокоения нервов завыла ему в ответ, выть начала уже Рингоноки. Это был протяжный и грустный вой на одной ноте, после которого Донохане что-то поняла и больше не мешала.
Первым на свет появился мальчик, очень симпатичный и огненно-рыжий, как мама. Человек. Только уши у него были, как у Саджина в человеческом обличии. Довольно увесистый мальчик, однако. Рингоноки сразу же вытерла его и уложила рядом с Донохане.
Потом появилась девочка, поменьше брата. Тоже рыжая, но с нормальными ушами. Но вместо ушей у неё был волчий хвост. Когда она появилась на свет, Камасу на руках у матери вдруг заворочался и заплакал. Как чувствовал.
Последним появился ещё один мальчик – точная копия своей сестры. Тоже с хвостом, тоже рыжий, те же черты лица, но он был как-то спокойнее – на руках у Рингоноки расслабился, успокоился и задышал ровно и спокойно.
Все трое были здоровыми и довольно крепкими, особенно старший. Донохане обрадовалась пополнению в семье. Саджин – тем более. За стеной раздались довольный смех Елены и плач Камасу. Рингоноки не понимала даже, но чувствовала, что Камасу не просто так плачет. Сын её меча, Хиноири, просто так своё не отдаст – он попытается взять верх над её пасынком. Половина крови синигами наверняка кипела от возмущения. Елена, Магдалина, Ичиго, Рингоноки…все они полукровки, если не хуже. Хиноири можно понять. Но так нельзя. Камасу должен жить. «Должен – будет. Я сделаю именно так.»