Хорошо, что Кукушкинс был аккуратным парнем. Страницы у него были пронумерованы, пробелы между главами убраны.
Принтер жужжал, выбрасывая листы. Я стояла рядом и складывала их, проверяя на брак. На эту работу у меня ушел час. Бумаги чуть-чуть не хватило, пришлось сунуть принтеру четыре странички одного рассказа Дениса, обратной стороной. Потом я позаимствовала у Линника толстую картонную папку, положила туда пятый роман Кукушкинса «Психология творчества», папку убрала в сумку и с чистой совестью села за компьютер.
Для начала я пробежала текст глазами — сначала на первой дискете, а потом на второй. Как я и предполагала, здесь был не только роман. В конце второй дискеты я обнаружила прямое доказательство моего открытия. Не выдержав, я заплакала и вернулась к началу романа:
«Век мой кончается. Скоро начнется следующий. Я знаю, что кто бы ни встретил меня в его начале, я буду рад ему. Мне кажется, что все должно измениться. Ночь, день, солнце, я сам и кто-то еще. Но я знаю также, что никого не встречу; не увижу ночи, дня и солнца; не услышу кого-то еще. Я уйду с тем веком, который кончается...»
Это была небольшая вводная часть, написанная от лица главного героя. Дальше сразу шел непосредственно сюжет. Главный герой — известный художник — приходит к врачу-психотерапевту и, жалуясь на расстроенные нервы, начинает рассказ о своей жизни. Как это обычно бывает — с описания детства. Врач, увлекаясь его историей, вдруг обнаруживает в ней некоторые нюансы, очень похожие на те, что случались некогда в его собственной жизни. И тогда он перебивает пациента и рассказывает ему о своем детстве. Затем они расстаются, назначив день следующей встречи. И все то же самое. Рассказ пациента — рассказ врача. В какой-то момент оба рассказа сливаются в один, потом снова расходятся...
Здесь было все: любовные страдания, тайные желания и эротические видения; маленькие, но подлые поступки и нелепые длительные связи; незначительные, почему-то запавшие в память случаи; страшные сны; нравственное падение, отлично осознаваемое и тем более отвратительное; симпатии, антипатии и конфликты; поездки в другие города и страны...
Этот роман, хотя я и успела прочитать до прихода Паши всего сто пятнадцать страниц, немного отличался от прежних вещей Кукушкинса более динамичным ходом повествования. В историях обоих героев чувствовалась какая-то нервозность, нараставшая постепенно. Было ясно, что кульминация будет совершенно неожиданной и сильной.
Я сама почти дрожала от непонятного чувства, с каждой страницей волнуясь и переживая все больше. Точно так я воспринимала произведения Кукушкинса и раньше, с одной только разницей: сейчас я, возможно, была его первым читателем.
Мне уже хотелось есть, но оторваться от этого текста было невозможно. Если б не звонок в дверь, я так и просидела бы за компьютером не вставая, пока не дочитала бы роман до конца.
Прозвенел второй звонок и сразу третий. Вытащив дискету, я пошла открывать дверь.
Зеркало в прихожей неприятно удивило меня. Я была в нем бледная, почти белая, с белыми губами и красными пятнами на скулах. Может, это сказалось волнение от чтения Кукушкинса, а может, сделала свое дело выпитая водка. Паша мог подумать обо мне бог знает что, если б он был более внимательным. Но он прошел в квартиру стремительно, взглянув на меня лишь мельком, и тут же начал выкладывать то, что узнал от Невзоровой. Мне это было уже неинтересно — просто отпала необходимость в ее информации, — но я слушала, так как мне нужно было время, чтобы собраться с мыслями.
Вот что поведал мне Линник: он звонил в квартиру Невзоровой полчаса, пока не вышла соседка и не спросила его грозно, кто он такой и что тут вообще делает. Не успел Паша открыть рот, как соседка его узнала. Оказывается, она была страстной поклонницей авторской песни, Пашу слышала не раз и восхищалась его талантом, давно мечтала с ним познакомиться, а сейчас она просто не переживет, если он не соблаговолит зайти в ее квартиру и выпить чашечку кофе.
Паша соблаговолил. Соседка, напевая одну из его песен, радостно суетилась на кухне, варила кофе и резала что-то вкусно пахнущее; Паша тем временем набирал номер телефона Невзоровой. Раз, второй, пятый, десятый... Невзорова трубку не брала. Тогда у Паши родилась блестящая идея — через соседкину лоджию влезть в Людмилину квартиру. Соседка уж точно не смогла бы ему отказать. Так и получилось. Она лишь умоляла его сначала подкрепиться, а уж потом лезть через лоджию. Паша, как человек добрый, мольбам внял. Съев штук десять бутербродов с копченым мясом и ветчиной, выпив две чашки кофе, он надписал соседке тоненькую книжечку собственных стихов, которая вышла недавно и уже была у нее, и вышел на лоджию.