— Я была знакома с женщиной, которая носила его романы в «Корму». Она работала наборщицей в издательстве «Манго-пресс», там и распечатывала Мишины произведения... У него же принтера не было.
— Понятно... — задумчиво произнес Денис.
— Нет, Денис, тебе непонятно. Эту женщину тоже убили. Я сама обнаружила ее труп. Сначала очень испугалась, а потом решила поискать в комнате — думала, может, найду какую-то важную улику... И нашла. Две дискеты в конверте. Помнишь, я тебя спрашивала, можно ли поработать на твоем компьютере?
— Он сломался, — мрачно ответил Денис. — Мастер, гад, до сих пор так и не пришел.
— Ты посоветовал мне обратиться к Паше Линнику. Я так и сделала. И как только открыла первую дискету...
Все, что я пережила вчера, вновь вспыхнуло в душе, как обожгло. Даже сердце сбилось с ритма. Я вытащила из пачки сигарету и закурила. Руки опять дрожали.
— Что там было? — поторопил меня Денис.
— Последний, пятый роман Кукушкинса. Называется «Психология творчества». А на второй дискете еще две статьи. Одна о театре, другая — на тему восточной религии. Дхармы и прочее. И эти статьи были подписаны настоящей Мишиной фамилией. Нетрудно было догадаться...
— Кому ты говорила об этом?
— Паше Линнику и моему брату. И тебе.
Денис вздохнул.
— А по радио еще не успела объявить?
— Если у меня будет возможность — объявлю и по радио.
— Народ должен знать своих героев? — улыбнулся Денис.
— Именно так.
Я чувствовала, что начинаю раздражать Дениса. Я и сама себя сейчас раздражала. Мое болезненное, какое-то лихорадочное состояние вернулось; эмоции, которые я не смогла бы в этот момент определить и которые уже бушевали во мне, мешали мыслить спокойно и четко; тормоза вообще отсутствовали. Был миг — к счастью, промелькнувший только, — когда я вдруг подумала, что вот так можно и с ума сойти. Но это в мои планы пока не входило.
Денис не смотрел на меня. Как и я полчаса назад, он пил вино и ел шоколад. Когда и вторая бутылка опустела, он открыл третью, налил себе одному, так как у меня был еще почти полный бокал, и снова выпил залпом. По его лицу я поняла, что он глубоко сожалеет, что к вину не взял и водки, и в этом тоже почему-то сейчас винит меня. Искоса бросив на меня недовольный взгляд, он встал, подошел к холодильнику, открыл дверцу и, склонившись, долго обозревал все содержимое. Я была уверена, что он надеется найти водку, а также была уверена, что он ее не найдет. Так и получилось. Он с силой захлопнул дверцу холодильника и сел на место. Потом опять встал, вышел в коридор и поше-буршал там своей кожаной курткой. И опять же я знала, что он делает: роется в своих карманах, пересчитывает деньги.
— Денис! — позвала я.
— А! — отозвался он. И по этому короткому «А!» я догадалась, что деньги он нашел и на водку их хватит.
— Денис, давай сходим за водкой попозже. Хорошо?
— Хорошо, — пробурчал он, возвращаясь. — Я не собирался пить, но ты своими разговорами меня провоцируешь.
Вот так. Теперь я виновата и в том, что он хочет выпить.
— Вернемся к Менро?
Он скривился, но кивнул:
— Вернемся.
— Я убедила тебя, что преступник — он?
— Не совсем.
— Тогда я предоставлю тебе последнее доказательство.
Я сходила в коридор за сумкой, вынула и положила на стол большую картонную папку. В глазах Дениса наконец я увидела неподдельный интерес.
— Что это?
— Это тот самый роман Кукушкинса «Психология творчества». Здесь, на девяносто девятой странице... Сейчас, погоди...
Я пролистала страницы и нашла девяносто девятую.
— Вот! Читай!
Пальцем я ткнула в верхний абзац, и Денис послушно склонился над рукописью. Через полминуты он поднял на меня глаза.
— «Черные кудрявые волосы и черные глаза»..: Ну и что? Какое же это доказательство?
— Ну как же, Денис! Ты невнимательно прочитал. А, ладно... Я перескажу тебе своими словами, так быстрей. Врач вспоминает рассказ одной из своих многочисленных племянниц. Однажды на вечеринке она перепила, уснула где-то в саду, а утром обнаружила себя совершенно обнаженной, лежащей в развратной позе на надувном матрасе, который мирно плавал в зацветшем пруду. Она точно помнила, что, когда гуляла по саду, а потом падала под дерево, на ней было платье. Это платье она без посторонней помощи расстегнуть не могла — у него были крючки на спине. Вывод: кто-то помог ей это сделать. Но с какой целью? Ответ напрашивался сам собой.
Конечно, дамочка уже не была девственницей, однако ее воспитали как настоящую леди и она не собиралась попустительствовать грязному насильнику. Путем исключения (здесь, кстати, очень интересно описываются хозяева и гости вечеринки — с точки зрения этой злосчастной племянницы) она все-таки находит преступника, сорвавшего с нее одежду и пустившего в плавание на надувном матрасе. Им оказывается молодой человек, виолончелист, по случаю затесавшийся на вечеринку. У него черные кудрявые волосы и черные глаза; он румян и весел; в течение вечера она постоянно ловила на себе его взор, полный похоти. Самая неприятная деталь в костюме молодого человека врезалась ей в память и вызвала особенную досаду: из кармана его брюк торчала часть кружевного бюстгальтера. Не важно, выпустил он эту часть умышленно или нечаянно. Не важно также, чей это был бюстгальтер. Даму такие подробности уже не волновали. Она испытывала к виолончелисту непреодолимое отвращение и имела твердое намерение вывести его на чистую воду. Последняя фраза, Денис, там очень интересно написана. Вроде тонкого каламбура с матрасом в зацветшем пруду... То есть преступника выводит на чистую воду дама, которую он пустил поплавать в воду грязную и вонючую. Понимаешь?