— Ну, Алексей Алексеевич, что теперь скажете об отношениях вашей жены и Клишина?
— Откуда эта писанина?
— А из той книги, что вы начали читать. «Смерть на даче». Последняя работа писателя.
— И что там еще, на остальных пятнадцати страницах? Пардон, две прочитал, две здесь, осталось немногим более десяти.
— Ну, остальное не так интересно, там философские размышления о писательском труде, о жизни, людях. Так, всякая дребедень, которая лезет из некоторых писак. Но это… Это мотив. Вы знали про Клишина и жену?
— Я не верю.
— Да? А покойный был другого мнения. Так где вы достали яд?
— Я не был у Клишина в тот вечер. Это его фантазии, не понимаю только зачем.
— А он пишет, что были. И все-таки, как насчет вашей жены?
— Со своей женой я сам поговорю. На основании записок мертвеца вы все равно не имеете права меня задержать, ищите улики.
— Да, а это? — Михин достал из чемоданчика пахнущий ландышами голубой платок и кнопку с надписью «Райфл». Алексей узнал и платок, и кнопку: платок Сашин, кнопка от его собственной джинсовой старой рубашки, в которую он переодевался, когда приезжал на дачу.
— Где нашли? — хрипло спросил Леонидов.
— Платок в спальне наверху, кнопку у трупа.
— А стащить их из моего дома Клишин не мог? Все это косвенные улики, яда у меня никогда не было, а таких кнопок…
— Нам поискать в вашем доме рубашку без кнопки, да?
— Не надо. Я уверен, что рубашка там есть.
— Даже так?
— Слушайте, я никогда не думал, что окажусь в такой дурацкой ситуации… Черт, не верится даже. Но это полная чушь! — Алексей растерялся.
— Смотрите, сколько против вас улик: посмертные показания Клишина — раз, платок, удостоверяющий, что ваша жена была в доме покойного, — два, пуговица опять же показывает, что в доме покойного были вы, — три. Осталось выяснить, могли ли вы достать яд и найти свидетелей, которые, быть может, видели вас на даче Клишина. Ордер на обыск и вопрос вашего задержания до предъявления обвинения — дело нескольких дней. Сами знаете, добровольное признание облегчает… Ну, не мне вам рассказывать, на какие сутки в заключении рождается его необходимость у подозреваемого. Цена любого блага, даже самого маленького, зависит от обстоятельств, в которые попал человек. Свобода, конечно, категория призрачная, а купить за нее можно вещи весьма конкретные.
— Я не дурак, все понял. — Как всякий живущий по законам общества человек, Леонидов был слаб для тюрьмы, и ему стало страшно. — А моя жена? Ей вы не поверите?
— Показания супругов в расчет не принимаются. Конечно, она скажет, что законный муж в тот вечер не вылезал из дома, кто ж сомневается?
— А если она скажет, что никакой связи между ней и Клишиным не было?
— Разумеется, не было. Ха-ха!
— А если это правда?
— Докажите.
— И докажу. А пока у вас нет ни ордера на обыск, ни санкции на мое задержание, прошу. — Он пошел к калитке и открыл ее. — Всего хорошего.
Леонидов чувствовал, что если останется один, то обязательно вспомнит все и найдет выход. Ему нужно было остаться одному, сесть и вспомнить, и чтобы для этого было хотя бы несколько дней.
— Может, покаяться хотите?
— Ну уж нет. Я хочу доказать, что ваш покойный писатель — маньяк, который только и делал, что врал про людей и выставлял их в самом гнусном свете. Только зачем он это делал? Вот это надо бы выяснить…
— Что ж, до встречи, Алексей Алексеевич!
Леонидов наконец остался один. Он четко помнил все, о чем писал Клишин, и теперь пытался отфильтровать правду от лжи в его рассказе.
Ну, никакого соседа из ревности я не убивал, это уж точно. И в доме у него четвертого июня тоже не был. Это постулат, от которого надо оттолкнуться в своих рассуждениях. А когда Клишин все это написал? В январе? Не мог он тогда такое написать, потому что с Сашей встретился на даче в мае и не знал, что она замужем именно за мной. Прошлым летом сюда приезжал совсем другой человек, не я. Я появился только осенью и никогда здесь раньше не был. А Клишину было все равно, за кем Саша замужем. Он просто знал, что муж существует, и сочинил эту историю об убийстве из ревности. Потом, в том же мае, увидел меня, и ему осталось только внести недостающие конкретные детали в описание мужа. Или же немного изменить под образ другого человека уже написанный текст. И внес он эти злосчастные изменения, вероятнее всего, только на прошлой неделе. Кусочек-то небольшой, всего полстраницы. А моя работа? Упоминание обо мне как о менте и обо всех ментах в частности? Это Клишин мог узнать только от Александры, значит, они встречались. На даче или где-то, но встречались.