День прошел спокойно: суета за забором продолжалась часов до двенадцати дня. Потом люди стали садиться в машины. Алексей слышал, как удалялся постепенно в сторону города шум моторов, а потом все затихло. Он немного покопался в земле, подумав, что на следующей неделе надо бы привезти сюда маму. Пусть она помогает Сашке ковыряться в грядках. Посажено было немного, и воды он каждый выходной приносил достаточно, чтобы это немногое полить, но за жену все равно было неспокойно. А у них с мамой был и свой участочек, только совсем в другом направлении от Москвы. Мама не хотела его бросать, хотя здесь и дом был, и к столице ближе.
«Нет, пора сводить два летних приусадебных хозяйства в одно, не наездишься в два конца, да и Сашке сейчас тяжело. Ладит же она с матерью, значит, проживут лето вместе. — Приняв такое решение, Алексей позволил себе расслабиться. Спрятал в кустах лопату и разлегся в одуванчиках. — В конце концов, почему это коммерческий директор должен у себя на даче непременно выращивать огурцы? А если, как в прошлое лето, опять все зальет проклятый дождь? Нет, родное Подмосковье — зона слишком рискованного земледелия. Так почему я каждый год должен рисковать своим здоровьем и деньгами, потраченными на семена? Это уже не отдых, а садизм какой-то».
За такими крамольными мыслями застукала его Саша:
— Лежишь?
Он вскочил.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Лешка, можешь не притворяться.
— И о чем же?
— О смысле жизни, вернее, о бессмысленности своей сегодняшней работы на благо будущего урожая. Где лопата?
— Ах, отстаньте, Александра Викторовна. Я накуплю вам кучу плодов и овощей по осени, это мне обойдется дешевле, чем постройка нового парника.
— Да я шучу, Леша, просто мне тут немного скучно. Отпуска у тебя не будет в этом году, как не было и в том, а так интересно смотреть, как из земли пробивается маленький листик, потом обрастает другими листиками. Потом под землей или над землей появляется то, что так вкусно съесть с грядки, вытерев о подол халата. Я даже боюсь, что не смогу срубить этот вот кочан, когда он будет большим. Я с листочками разговариваю иногда, не молчать же целыми днями? А тебя нет…
— Я же работаю… — начал было он, но Саша оборвала его:
— Не начинай. Пойдем ужинать?
— Уже ужинать?
— Что, жалко день?
— Еще бы. Как быстро выходные проходят, а тут еще этот твой сосед.
Пока Александра ставила на стол вареную картошку, посыпанную выращенным в теплице укропом, салат из покупных помидоров и огурцов со своим, парниковым же луком, селедочку, начатую прохладную бутылку водки, к которой Леонидов иногда прикладывался по выходным, тарелку с ветчиной и сыром, Алексей задумчиво рассматривал разводы на клеенке и молчал.
— О чем думаешь? — Саша наконец села.
— А где Сережка? — очнулся Леонидов.
— Он быстренько все проглотил и умчался к другу.
— Ему здесь хорошо?
— Любому ребенку в деревне хорошо. Так о чем ты так задумался?
— Да все про твоего писателя.
— Все-таки зацепило?
— Дело интересное. Я слышал как-то по телевизору в одной литературной передаче…
— Ты и такие смотришь?
— Ну, там было про загадку смерти какого-то гения…
— Понятно тогда, если загадка смерти.
— Смейся-смейся! Так дело в том, будто существует теория Эйнштейна, что настоящий, гениальный писатель или поэт — сгусток непонятной энергии, вроде как ее проводник, или особое, притягивающее эту энергию тело. И будто бы другие тела, которые попадают в его орбиту, могут изменить свое движение.
— Ну и что?
— Понимаешь, сила и влияние таких людей настолько велики, что они даже способны предсказать собственную смерть. Знает человек, где и когда его убьют, но ничего изменить не может, в назначенный день его туда тянет неодолимо.
— Все равно не понимаю, к чему ты клонишь.
— Я давно видел эту передачу. Конечно, переврал половину и сказал сейчас только о своем впечатлении. Но меня поразило то, что я сегодня у Клишина прочитал. Он описал, как лежит мертвый, и то, что его убили именно цианистым калием, представляешь? Там еще дальше было что-то вроде: «Мое тело лежит…» Михин не дал дочитать. Что ты про все это думаешь?
— Знаешь, Леша, твои домыслы были бы верны, если бы Павел был гениальным писателем или просто очень талантливым. Я читала его произведения. Конечно, я всего лишь учитель, не критик и не литературовед, но…