— Да, ее мочевой пузырь был пуст, — после долгой паузы сказал он. — Доктор Рустелус подчеркнул это особо. Но я не думал, что это настолько важно, иначе тут же передал бы вам. — Он свернул с главной магистрали в узкий переулок и помчался к Императорскому каналу. — Честно говоря, я не совсем понимаю, что это меняет.
— А мне-то казалось, что я все объяснил достаточно подробно, — хмыкнул Декок. — В любом случае надеюсь, что господин Дольман все понял правильно. Это главное. — Инспектор сел повыше. — Я скоро все объясню. Остановись на канале у самой Джентльмен-стрит. Найди местечко где-нибудь под деревьями, как можно ближе к воде. Мне бы очень не хотелось, чтобы господин Дольман нас заметил, — он может передумать…
Примерно через пять минут детективы уже сидели на площадке третьего этажа. Они проникли в здание через дверь парадного входа, столь любезно открытую Ловкачом Хенки и предусмотрительно залепленную полоской клейкой ленты, не позволявшей ей захлопнуться. На сей раз, переступив порог страховой компании, Декок запер за собой дверь. Затем они с Фледдером поднялись по лестнице к месту, заранее облюбованному инспектором в качестве наиболее удачного наблюдательного пункта. Там старый сыщик поведал молодому напарнику о своем приятеле Ловкаче Хенки, совершившем взлом по его просьбе, о пятне на полу директорского кабинета и, наконец, о швабре в кладовке уборщицы. Фледдер слушал наставника с растущим изумлением.
— И вы думаете, он придет?
Декок провел ладонями по лицу.
— Если убийца он, то такая возможность существует. — Он немного помолчал и добавил: — Все зависит от…
— От чего?
— От времени. Он не должен думать слишком долго.
— Почему?
Декок насмешливо фыркнул:
— Если он поразмыслитоб этом как следует, то останется дома.
Фледдер не находил себе места от нетерпения.
— А что там такое вы говорили про швабру?
Декок покачал головой.
— Швабра это швабра. Сама по себе она не представляет для нас интереса. Самые умные головы в лаборатории с уверенностью смогут определить только одно: она пропитана человеческой мочой. Если повезет, установят группу крови. Вот, собственно, и все. Никаких других сведений от анализа мы не получим.
— Вы хотите сказать, что швабра не главная улика?
— Нет… при хорошем раскладе она может быть лишь дополнительной. Но одна лишь швабра… — Декок поморщился. — Подумай сам. Швабру редко отмывают с особой тщательностью — если вообще когда-либо моют. Гораздо чаще ее просто споласкивают. Уборщицы орудуют швабрами повсюду: в коридорах, на лестницах, в туалетах. Готов поспорить, что чуть ли не на каждой из них можно обнаружить следы мочи. Ее могут даже отказаться рассматривать как улику — и привет!
— И тем не менее вы считаете, что он появится?
— Во всяком случае, надеюсь.
Фледдер заерзал.
— Вообще-то, он не похож на тупицу.
— А он и не тупица. Среди бизнесменов таких не найдешь… но их умственные способности сосредоточены на добывании денег. Возможно, время от времени Дольман читает детективы и триллеры, где какой-нибудь суперсыщик находит ключ к разгадке, опираясь на минимум улик. — Он почесал щетинистый подбородок. — Я надеюсь, он прочитал много таких книг.
Фледдер засмеялся.
— Декок, вы игрок! Причем неизлечимый.
Инспектор усмехнулся.
— Но я же сказал Дольману, что у нас есть шанс… всего-навсего крохотный шанс… От него-то и зависит, кто сорвет банк!
Время ползло еле-еле. Детективы сели поближе друг к другу, пытаясь сохранить тепло: на лестничной площадке пустого офиса царила промозглая сырость. Они не разговаривали, внимательно прислушиваясь к шумам и шорохам в здании. Темнота вокруг — хоть глаз выколи. Время от времени из мраморного коридора доносилось царапанье крохотных коготков — редко в каком доме у канала нет крыс. Деревянный каркас здания охал и поскрипывал, реагируя на изменения температуры и давления.
Декок попытался прикинуть, сумеет ли Клаассен достаточно долго продержать Фемми в участке. Законных оснований для этого не существовало. Вздумай Фемми уйти — никто не вправе остановить ее без официального обвинения. Он делал ставку на изобретательность Яна и надеялся, что тому улыбнется удача. Девушка требовалась инспектору для того, чтобы добавить к общей картине последние штрихи и разыграть финальную сцену. Это позволило бы окончательно загнать преступника в угол и сломить его дух.
Неожиданно они услышали, как в замке повернулся ключ, затем на первом этаже раздались шаги. Затаив дыхание, детективы напряженно вслушивались, и вскоре до них донеслось поскрипывание лестничных ступенек этажом ниже. Щелкнул выключатель, и на втором этаже вспыхнул свет. Шаги приближались. Инспектора охватило странное возбуждение. Сейчас он не чувствовал ни холода, ни усталости.
У двери кладовки внизу детективы увидели высокую худощавую мужскую фигуру — разглядеть черты лица из их наблюдательного пункта было невозможно. Открыв дверь кладовки, мужчина нагнулся, и полицейские услышали легкое громыхание ведер.
Инспектор почувствовал, как его напарник подобрался для прыжка. Декок вскочил на долю секунды раньше Фледдера, но на площадке второго этажа они оказались одновременно.
Окаменев от страха и неожиданности, мужчина молча смотрел, как к нему бегут дюжие полицейские. Лицо его посерело, челюсть отвисла. Он попятился и, наткнувшись на стену, снова застыл, глядя на детективов широко раскрытыми, испуганными глазами. Швабра выпала у него из рук, громко стукнувшись о пол. Декок, склонив голову набок, окинул мужчину холодным взглядом.
— Добрый вечер, господин Дольман, — вежливо поздоровался он. — По-моему, мы договаривались встретиться завтра утром.
Бизнесмен не сопротивлялся. Он знал, что побежден. Побежден этим заурядным человечком, неприметным полицейским с физиономией пса-боксера. Как он там ему представился? Инспектор Декок, Д-е-к-о-к. Теперь этого имени ему не забыть никогда.
Детективы повели покорного Дольмана к патрульной машине. На улице было очень холодно. На набережной не было ни души. Люди попрятались по домам, предпочитая праздновать Рождество в тепле и уюте. Таким образом, эта маленькая драма была разыграна без зрителей. Сквозь заиндевевшие окна выстроившихся вдоль канала домов слабо мерцали огоньки на рождественских елках. Дольман посмотрел на них и окончательно сник.
Когда Фледдер и Декок вошли с Дольманом в дежурку, Фемми вскочила со стула так, будто только и ждала этого момента. Подскочив к своему начальнику, она начала молотить маленькими кулачками по его груди. Судя по всему, накопившаяся боль и обида разом вырвались наружу.
— Убийца! — визжала Фемми. — Убийца! Ты убил ее! Ты убил ее, убил, убил, убил…
Клаассен и Фледдер хотели было остановить разбушевавшуюся девушку, но Декок знаком приказал им не вмешиваться. Сам он наблюдал за этой сценой отрешенно, не выказывая никаких эмоций. Детектив заметил, что Дольман даже не пытается защищаться. На его лице застыло страдальческое выражение. Фемми продолжала осыпать его проклятиями и ударами, словно не могла остановиться. Инспектор спокойно позволил ей облегчить душу, а затем схватил за руку и вывел в соседнюю комнату.
— С вами мы побеседуем позже, спокойно и обстоятельно.
Он достал из кармана второй чистый платок, вытер девушке слезы, а потом вернулся в дежурку.
— Сколько вам лет? — скучающим тоном спросил он Дольмана.
— Сорок пять, — ответил тот.
— А сколько было Эллен?
— Девятнадцать.
Декок закатил глаза.
— Если я не ошибаюсь, вашей старшей дочери почти столько же. Я уверен, вы в состоянии понять, что сейчас чувствуют родители бедной девочки.
Дольман рассеянно кивнул. Декок долго молчал, подперев подбородок руками, и наконец негромко проговорил: