– Прошу освободить помещение, товарищи! Да, и снимите со всех наручники, пожалуйста, это бывшие одноклассники моего сына. – Потом, подойдя к своей снохе, уже тише поинтересовался: – Люда, где Антон? Я ничего не понимаю. Что здесь, черт возьми, произошло?
Разрыдавшись, Мила кинулась в объятия свекра.
Капитан выходил из дома последним. Задержавшись у дверей, он обернулся и бросил взгляд на партийного босса.
– Кстати, капитан, – крикнул Снегирев-старший, чуть отстранившись от рыдающей снохи. – Думаю, излишне напоминать, что о том, что вы здесь видели… никому и никогда. Слово офицера!
– Понял, Валерьян Гаврилович, – ответил капитан. – Даю слово офицера. Будет сделано в лучшем виде, не сомневайтесь.
Лёвик попытался выскочить следом за капитаном, но тот, несмотря на страдальчески-забинтованный вид фотографа, затолкал его обратно.
– Мне необходимо оказать квалифицированную медицинскую помощь! – заорал фотограф, попытавшись прорваться на волю, но капитан был неумолим.
Стас с журналистом какое-то время еще стояли наверху, потирая запястья после наручников, потом спохватились, кинулись вниз, быстро скрутили фотографа и привязали там, где он и сидел до этого. Стас при этом не смог отказать себе в удовольствии заехать по забинтованным ушам, отчего «раненый» взвыл не по-детски.
Отец Антона несколько раз порывался вмешаться в это «издевательство», но Мила всякий раз его удерживала, жестами показывая, что этого делать не надо.
– Папа, ребята знают, что делают. Доверься им!
Когда на даче остались только «свои», Снегирев-старший отпустил водителя, закрыл дверь на задвижку, усадил всех за стол. Потом достал из дипломата бутылку водки, разлил по рюмкам. На его предложение налить также Лёвику сыщик ответил категорическим отказом:
– С убийцей мы пить не будем!
– Вы меня пугаете, орлята Чапая! – насторожился Снегирев-старший, потирая левую половину груди. – Люда, где Антон? Умоляю! Машина его здесь, а сам он где? Вы что, поссорились? Еще чего не хватало в новогоднюю ночь!
Мила всхлипнула и, закрыв лицо руками, выбежала из-за стола.
– Валерьян Гаврилович. – Стас поднял наполненную рюмку. – Они не ссорились. Случилось непоправимое. Антона больше нет. Его убил этот… с позволения сказать… гнус.
Сидевший на привязи и всё еще постанывавший и что-то бормотавший после удара Стаса фотограф, услышав сказанное, тотчас замолчал и отвернулся к окну.
– Что?! – И без того бледное лицо Снегирева-старшего обескровело совсем. Постарев на глазах, он повернул к фотографу полные слез глаза, хотел кинуться к нему, но спустя пару секунд опустился в бессилии на табурет. Потом схватил рюмку и опрокинул.
Заключительный аккорд новогодней ночи
Все, кроме Лёвика, молча выпили и закусили. Стас вопросительно взглянул на журналиста. Тот, как ни странно, понял немой вопрос на лету и помотал головой. В сарай старика водить не следовало, хотя… это и неизбежно. Как можно не пускать отца к телу сына? Кто ему запретит?
– Как он погиб? – спросил после небольшой паузы отец Антона.
– Убит из арбалета, – пояснил Макс.
– Где тело? Он не мучился?
– В сарае, и… не одно, я имею в виду, не только Антона. – Стас видел, как журналист делает ему знаки, чтоб он помалкивал, но это был единственный способ донести правду хоть до кого-то. – Нет, он не мучился. На кнопку нажал Лёва, тот, что у батареи. Связан.
Увидев, как Снегирев-старший засобирался отправиться в сарай, Макс робко предположил:
– Вам, Валерьян Гаврилович, наверное, не стоит туда ходить. По крайней мере, сейчас.
– А когда? Вы мне запрещаете, молодой человек? – подчеркнуто официально спросил бледный, как простыня, отец Антона.
Сыщик отметил, что у старика бледными стали даже губы. «Как бы удар не хватил! – подумал Стас, собираясь проводить отца Антона до сарая. – А то увидит мертвого сына и… Вот будет ситуация! Как заключительный аккорд новогодней ночи».
Взглянув на журналиста, он попытался дать понять, что сопротивляться бесполезно. Отец имеет право взглянуть на мертвого сына. К тому же, судя по интонации, Снегирев-старший не привык, чтобы ему в чем-то отказывали.
Сделав несколько шагов, отец Антона остановился, по-видимому пережидая приступ. Потом сел на подвернувшийся табурет, достал из внутреннего кармана пиджака флакончик-спрей и брызнул несколько раз себе под язык.
– Сколько там всего… человек… лежат? – донесся до Стаса вопрос.
– Четверо, – подал писклявый голос Лёвик. – Ни много ни мало! В том числе и моя жена, между прочим. Давайте, валите всё на меня. Это ведь так правдоподобно. Я и жену свою на шведской стенке повесил… И остальных приговорил… До кучи, давайте!