— А ты не романтизируешь образ Тома Грейсона? — спросил Хэлфорд после некоторого молчания.
— Нет, не думаю. Вначале действительно так и было, особенно после его смерти, когда я пыталась понять, могли мы что-нибудь сделать, чтобы предотвратить эту трагедию, или нет. Из его записок было совершенно ясно, что он их презирал… эту группу. Как она называлась? Впрочем, не важно. А важно то, что он презирал их и все же продолжал на них работать. Даниел, послушай: Том Грейсон был очень сложный человек, со множеством комплексов, и, видимо, у него были свои особые причины.
Хэлфорд всегда считал, что терроризм — это иррациональная отдушина, куда прячутся как закомплексованные, так и рационально мыслящие индивидуумы. И потому ответил коллеге довольно резко:
— Грейсон занимался незаконным ввозом в страну оружия. Он преступник. Вот и все. А экология была сказкой, прикрытием. Кроме убийства, за ним числилось еще несколько тяжких преступлений. — Голос Хэлфорда стал жестче, когда он увидел, как Маура поджала губы и отвернулась к окну. — А каких других слов ты от меня ожидала? Что он поэт-гуманист? Нет, это был сосуд, куда можно сливать любые помои… извини, идеи. Разумеется, ужасно, что он умер именно так, но это был его собственный выбор, и тут я вынужден напомнить, что он не позволил адвокату принять решение. Грейсон сам принял его. Единственное о чем я жалею, в связи с Томом Грейсоном, так это… впрочем, ты и сама прекрасно знаешь.
— Нам не следовало врываться в церковь.
Все эти три года они ни разу не касались этого вопроса. Сейчас же слова были произнесены и висели в воздухе, как болезнетворные бактерии. Хэлфорд посмотрел на начинающие редеть городские постройки.
— Да, нам не следовало врываться в церковь. Тут мы плохо сработали. Действуй мы осторожнее, его, наверное, удалось бы остановить.
— А возможно, и нет.
— У него были жена и нерожденный ребенок. Мы могли сыграть на этом.
Маура поглубже вдавилась в сиденье. Говорить о чем-то более веселом настроения не было, и она спросила:
— Я что-то забыла, а как он познакомился со своей будущей женой?
— В колледже, где-то в Штатах. По-моему, в Вирджинии. И ты, наверное, не поверишь, в клубе противников оружия. Это заставляет, кстати, задуматься о том, были у Тома Грейсона какие-нибудь принципы или нет. По-моему, им правили только эмоции.
— А что за книгу написала миссис Грейсон? Кажется, что-то историческое?
— «Театр теней». О роли британского правительства во время Гражданской войны в США.
— Насколько я помню, книга имела довольно хорошую прессу. Немного удивительно, учитывая все обстоятельства. Ты не считаешь, Даниел?
— Отчего же. Все как раз в лучших традициях бестселлера. Имя Грейсона к тому времени еще не было забыто. Значит, книга была просто обречена на успех.
— Бестселлер?
— Кажется, да. Все вокруг переговаривались о том, как ужасно то, что сотворил ее супруг, а сами штурмовали книжные магазины, чтобы добыть книгу, написанную миссис Грейсон. Могу поспорить, раскрыть ее удосужился меньше чем каждый десятый.
— А ты?
— Написана в академической манере, — Хэлфорд пожал плечами. — Правда, не чересчур. Там немало умных мыслей. По-моему, добротное исследование.
— Странно. Для меня она была чем-то нереальным, какая-то воплощенная печаль. А на тебя, я вижу, книга произвела впечатление.
— Согласен, Маура, читал я эту книгу и все думал: вот эта женщина осталась бы в своем Стампуотере, штат Джорджия, — или я уж не помню, как называется это место, откуда она родом, — сделалась бы профессором в тихом маленьком колледже и провела бы остаток своей жизни, корпя над старинными рукописями и прочим хламом. Так нет, угораздило в молодом возрасте остаться вдовой да еще в стране, где до сих пор не могут решить: негодовать или, наоборот, мучиться виной от того, что совершил ее супруг. — Жесткость, с какой была произнесена последняя фраза, заставила Даниела и самого вздрогнуть, и он попробовал пошутить: — Ну как не испытывать раздражения по отношению к тому, кто делает столь глупый выбор!
Маура пробормотала что-то в лацкан своего пальто. Хэлфорд крепче сжал руль и хмуро посмотрел вперед. Чего он так завелся?