Выходя из кабинета, повернулся к Калошину:
– Геннадий Евсеевич, я к Сухареву, потом жду тебя у машины. Есть пара вопросов.
Глава 12.
– Хочешь съездить на квартиру Жуйко? – Дубовик пытливо смотрел в глаза Калошину, когда они стояли на улице у машины.
– Ты угадываешь мои желания? Каким образом? – Калошин с ожесточением пнул, валявшуюся на дороге, консервную банку.
– Нервничаешь? – Дубовик проследил взглядом за отлетевшей в пожухлую замерзшую траву банкой. – У тебя, Геннадий Евсеевич, всё на лице написано было ещё тогда, когда ты возле трупа вертелся и всё под стол заглядывал. Я, честно сказать, попытался разгадать твои мысли, но решил, что ведь ты всё равно мне расскажешь, – он мягко потрепал майора по плечу.
– Психо-олог… – Калошин вдруг улыбнулся: – А ты мне, определенно, нравишься всё больше и больше. Да, я не чувствую спокойствия. Могу объяснить, почему. Только, в самом деле, лучше там, на месте. Хочу убедиться, что не ошибаюсь. – Натягивая перчатки, махнул рукой: – Поехали!
Уже по дороге Калошин вдруг спросил Дубовика:
– Слушай, Андрей Ефимович, а чего это ты так развеселился, когда тебе этот толстяк про звёзды намекнул?
Дубовик, улыбаясь, махнул рукой:
– Да он, можно сказать, в цель попал: мне вчера мой генерал заявил, что если не раскрою это дело, отдаст меня на растерзание самому Серову, а к вам пришлет «десант» из «более компетентных товарищей из комитета и прокуратуры».
– Так и сказал? – Калошин недоверчиво покосился на Дубовика.
– Слово в слово. Только ведь я не боюсь: мои заслуги останутся при мне, а у меня их немало, и со своей головой, скажу без ложной скромности, не пропаду. А вообще, понимаю, что это всё генеральское словоблудие: не так он кровожаден, как пытается порой показать. Просто сам боится. Но усилить нашу команду прокурорскими – может. А если честно сказать, смех – это реакция такая у меня, в целях самозащиты. Стоит только дать слабину, этот «пингвин» заглотнет, как рыбёшку. Не доставлю я ему такой радости, пусть не ждёт. Я ещё жениться хочу, – Дубовик посмотрел на Калошина. – Как думаешь?
– А чего это я должен за тебя думать?
– Не за меня, а со мной. Я Варвару твою хочу взять в жёны.
Машина резко затормозила. Калошин, разволновавшись, до белизны в костяшках пальцев, сжал руль, осипшим голосом спросил:
– А она?
– Ну, откуда же я знаю, что она?.. Я с ней об этом пока не говорил.
– Тьфу ты, чёрт! Напугал. Я-то уж решил!.. – Калошин облегченно вздохнул.
– Погоди, Геннадий Евсеевич, – Дубовик развернулся к нему всем телом, – ты что же, против?
– Это вам решать без меня. Просто что-то я испугался, что, вот так, вдруг, и свадьба!.. Я с Вариной матерью два года женихался…
– Через два года мне будет сорок! А вообще, у всех по-разному!.. Да, возможно, спешу! Я тебя понял, но пойми и ты меня! – горячась, Дубовик ударил кулаком по приборной доске.
– Ну, хоть для приличия подружите! «Ромео»! – рассмеялся, наконец, Калошин, и обоим сразу стало вдруг легко, а Дубовик даже негромко приятным баритоном спел:
У меня есть сердце,
А у сердца тайна,
А у тайны имя, имя это – ты…
На крыльце квартиры Жуйко сидела маленькая собачонка и выкусывала блох. При виде незнакомых людей она по-хозяйски загавкала, но, на всякий случай, предпочла спрятаться под крыльцо, продолжая лаять. Пока оперативники открывали опечатанную дверь, появилась Самохина. Она прикрикнула на собаку и, поздоровавшись, объяснила:
– Посадила сторожа. Мало ли какие люди забредут. Она у нас весь барак охраняет.
– А когда к Жуйко приходили мужчины, она тоже лаяла? – заинтересованно спросил Калошин.
– А как же! Для порядка гавкает на всех. Уж если я скажу, что нельзя, тогда успокаивается. – Женщина ласково погладила, вылезшую из-под крыльца, хозяйку двора. Та умильно замахала хвостом и пошла вслед за всеми в дом. Дубовик вопросительно посмотрел на Самохину, та, поняв его взгляд, махнула рукой:
– Лидия её часто в дом приглашала, подкармливала. Вот она и тащится. А я зайду с вами? Там моя кастрюлька осталась, заберу? – и поспешила заверить: – Она точно моя, старенькая. Я вам покажу. Мне Лидия всегда отходы в неё складывала.
В нежилой квартире ещё не выветрился запах смерти, а отсутствие хозяйки ещё более усугубляло неприятные ощущения. Соседка, забрав посудину с застывшими остатками старого супа, направилась к двери, позвав за собой собачку, но та принялась шустро обнюхивать все углы, кое-где поскрёбывая коготками.