– Согласен. Пошли. – Они, подняв воротники, заспешили к уютным огням, стоящей через дорогу, небольшой закусочной под вычурной вывеской «Фиалка».
В помещении было тепло и чисто. Вкусно пахло печеным. На витрине были выставлены тарелки с нарезанными колбасой и селедкой, присыпанной тонкими колечками пахучего лука.
– О, смотри-ка, колбаса «деликатесная»! – Калошин ткнул пальцем в ценник, пришпиленный к витрине. – Надо взять. Дорого, но… хочется!
Доронин засмеялся, чем привлек к себе внимание симпатичной буфетчицы в белом фартучке, расшитом синими цветами, похожими на те, что красовались на вывеске закусочной.
Подхватив тарелки с едой, мужчины устроились в углу у окна с небольшими горшочками с синими цветами, повторяющими рисунок на фартуке девушки за стойкой.
– Это что, фиалки? – спросил Калошин, энергично жуя ароматную колбасу.
– Угу, – Доронин кивнул головой. – У моей Галки таких много, она их ещё «Анютиными глазками» называет.
– Как? – майор поперхнулся и закашлялся.
Доронин постучал его по спине и назидательно сказал:
– Вон плакат на стене, надо придерживаться этого правила: «Когда я ем…»
– А когда я ем!.. – Калошин поднял на вилке колечко лука, – я вообще никого не слышу, но ты мне сказал кое-что важное. Поедим – я тебя просвящу.
Уже на улице, закурив, Калошин объяснил Доронину, что Дубовик рассказал ему о некоей Анне, надзирательнице лагеря, где отбывала срок Богданова, с прозвищем «Анютины глазки».
– Ну, раз она Анна, значит Анюта. Вот и глазки синие, Анютины, – рассудил Доронин.
– Ты, Василий, расспроси-ка свою жену побольше об этих цветах. Мало ли, какая деталька появится… Как с Вагнером тогда, а?
– Конечно, спрошу. Только, когда произносишь это название, кажется, что речь идет о какой-нибудь девчушке, на крайний случай, девушке, ну уж никак не о надзирательнице. Там, мне представляется, такая… а, вот как та, с пирогом! – Доронин развел руки в стороны и потряс ими.
Калошин резонно заметил:
– Нас всегда подводит наше воображение. Порой девчушка с кудряшками может оказаться истинным чертом, а не ангелом.
Глава 14.
Калошин решил вечером позвонить домой Муравейчику и узнать, нашли ли они Шапиро. Тот на звонок откликнулся сразу и успокоил майора, сказав, что женщину они встретили. Она, действительно, была на похоронах матери своей подруги.
– Я её предупредил, чтобы она ни на какие звонки не отвечала, и ни в коем случае никуда не уходила. Сказал, что мы сами её доставим домой. На всякий случай, оставил паренька одного, чтобы охранял и наблюдал. Как, я всё правильно сделал?
– С охраной – это правильно. Про Пескову не забыл? Да-а, упустим Шапиро – головы не сносить.
–Да не напоминай ты мне о Песковой, – с досадой ответил Муравейчик. – О ней так ничего и неизвестно?
– Пока нет.
– А мы тут кое-что нарыли на Шнайдера и его санитара, – доверительно сказал Муравейчик. – Дубовик приезжал, он в курсе, если что, посвятит тебя. Думаю, скоро выйдем на Кривец.
– Ну, это хорошо. Так я ему доложу насчет Шапиро? Не потеряешь фигурантку? – пытаясь заглушить наползающую тревогу, спросил Калошин. – Скоро ведь ночь, все спать лягут, как твой паренек сторожить будет?
– Вы, товарищ майор, не беспокойтесь. До утра не успокоятся. У них там бурные поминки, мама была женщина очень любвеобильная: понимаешь, сойдется с мужиком, поживет-поживет с ним, да и выгонит, ведёт следующего. Так перебрала не счесть сколько мужей. Но те, как ни странно, не в обиде на неё, а наоборот даже, знакомятся друг с другом, на праздники к ней идут, дни рождения справляют, а она и приветит, и обогреет. У нас её «сиськой тараканьей» прозвали.
– Как-как?! «Сиська… – Калошин громко засмеялся, – … тараканья»? – едва просмеявшись, спросил: – Почему так?
– Ну, они к ней, как тараканы сползаются, – тоже посмеиваясь, объяснил Муравейчик, – а она их всех кормит-поит. Зато теперь почести отдают, пьют который день: у них, видишь ли, «скорбь вселенская».
– Алкоголики?
– Э, не-ет, не скажи! Народ-то всё порядочный, один инженер есть, потом, музыкант – сейчас меха баяна рвет. Самый первый её мужик ей такую эпитафию написал – закачаешься, все обрыдались. Короче, нормальная публика, только на бабе свихнувшаяся. Вот такой винегрет!
– Ну, ладно, давай! Сторожи! Вообще, поезжай лучше сам. Похоже, это наша «дама под вуалью».
– Какая дама? – не понял Муравейчик.
– Некогда объяснять! Бери все в свои руки. А я Дубовику позвоню.
– Так уж спит, наверное.
– Чтобы так сказать, его надо совсем не знать! У него же магнето в одном месте стоит! – Калошин улыбнулся своим словам.