Дубовик поднял трубку сразу, будто только и ждал звонка. Внимательно выслушал всё, что ему рассказал Калошин.
– Всё ясно, звоню Муравейчику. Дожидаться утра нельзя, арестовать Шапиро надо немедленно. Уже одно то, что она была знакома с Арефьевым, дает нам это право. Я сам сейчас же выезжаю в К***. Чёрт! Только два часа назад оттуда вернулся! – чувствовалось, что Дубовик был страшно раздосадован. – А ты с ребятами утром проведи обыск на её квартире. Прочистите все углы. Кстати, где, говоришь, её сын находится? – узнав адрес, сказал: – Пошлю туда кого-нибудь. Если уйдет от нас, может придти к сыну.
– Думаешь, сбежит? – опять почувствовав тревогу, спросил Калошин.
– А черт её знает! – раздраженно рявкнул Дубовик. – Двоих с прошлого месяца ищем. Генерал до сей поры мне мозги чешет! Всё. До завтра!
Завтра наступило через два часа.
Поздно ночью тишину квартиры разорвала трель тревожного звонка. Калошин, ещё не взяв трубку, уже точно знал, кто звонит и что скажет. Дубовик буквально рычал в телефон, сотрясая своим голосом мембрану:
– Я убью этого Муравейчика, а вместе с ним и его сраного помощника. Короче, всё объясню потом, сейчас поднимай своих ребят и на обыск квартиры Шапиро!
– Сбежала?! – Калошин едва не свалился с кровати. – Но как?!
– Говорю: всё потом! Я скоро буду!
– Но сейчас ночь, необходима санкция прокурора, – попытался возразить Калошин, хотя понимал: при наличии у них одного звания Дубовик был все-таки на ранг выше, и перечить ему значило не выполнять приказ начальства.
– Сейчас особые обстоятельства, и я имею полное право сам санкционировать и обыск, и арест. Если Шапиро вдруг появиться на квартире – без слов – наручники! Все объяснения начальству буду давать сам! – в трубке раздался щелчок.
Калошин позвонил дежурному, и сам уже через час стоял возле закрытой дермантиновой двери с участковым, управдомом, двумя заспанными понятыми и полупьяным слесарем, который нещадно матерясь, то ковырялся в замке разными инструментами, то пытался поддеть дверь фомкой. На резонные замечания участкового выдавал ещё более цветистые рулады в адрес всех присутствующих, отсутствующих и их матерей. Калошин, при всем своем воспитании, ханжой не был, и про себя матерился не менее красочно, только адресат был более конкретным. «Ведь просил не упустить!» – думал он. В не радужном настроении появились и остальные оперативники. Зевали, тихо переговариваясь и матерясь. Молчали только понятые, боясь вызвать своим роптанием недовольство представителей власти, только один робко попросил дать на утро справку, так как, по всему, проспит.
Прошло немало времени, прежде чем, совершенно вспотевший и измученный слесарь открыл дверь. Едва распахнув её, заорал:
– Управдом! С тебя поллитра! – собрал свой инструмент и гордо, пошатываясь, удалился.
Первым вошел Калошин, за ним Гулько, на ходу открывая чемоданчик. Все остальные задержались в дверях, ожидая, когда эксперт снимет отпечатки пальцев с дверной ручки и косяков. В квартире было пусто, что вызвало вздох облегчения у Калошина. Он махнул рукой, приглашая всех войти.
Комната выглядела как музейный запасник: на стенах, кроме ковров, висели картины. На шкафу, комоде, трельяже стояли фарфоровые вазы, а горка просто поражала обилием хрусталя.
Удивительно, но кроме тахты, накрытой огромным персидским ковром, других спальных мест не было. Если учесть, что у Шапиро был ребенок, то это обстоятельство вызвало недоумение у присутствующих. В шкафах было много женской дорогой одежды, детская же нашлась в одном из ящиков комода, и своим видом вызвала очередное удивление: вид её оставлял желать лучшего. Даже аккуратно сложенные кухонные полотенца выглядели респектабельными хозяевами рядом с бедной прислугой.
Оперативники с удивлением оглядывали обстановку квартиры, не зная, с чего начать обыск. Калошин кивнул Доронину на шкаф с книгами, которые расставлены были не только по цвету, но и по размеру, что говорило об отсутствии их истинного предназначения в этом доме. Они были лишь дополнением к роскоши, и, как оказалось, играли роль сейфа. Доронин, едва начав осмотр книг, натолкнулся на внушительную пачку денег. Воронцов же в одной из ваз обнаружил довольно объемный сверток бархатной ткани, в которую были завернуты драгоценности хозяйки.
– Да, видно наша докторица ничем не брезговала: промышляла спекуляцией не только лекарств. Будет ещё работа ОБХСС! – покачал головой Калошин. – Здесь есть все, кроме любви к ребенку. – Он едва удержался от ругательства.
Пока проводили обыск, один из понятых, тот, что просил справку, задремал в углу на тахте. Оперативники ходили тихо: звук шагов заглушали раскинутые по паркету ковры, переговаривались вполголоса, только большие антикварные часы громко заявляли о себе мерным стуком.