Было почти три часа, когда приехал Дубовик. Он вошел в квартиру настолько стремительно и шумно, что дремавший сосед буквально свалился с тахты, подскочил, и, вытаращив глаза, непонимающе смотрел на возвышающегося посреди комнаты высокого человека в модном пальто и шляпе. Картина была довольно комична, но кроме Воронцова с его смешливостью, никто даже не улыбнулся, настолько тяжелым был взгляд майора.
– Ну, что тут у вас? – заметив напряжение присутствующих, тот несколько смягчил тон, а потом и вовсе, скинув пальто, протянул руку для пожатия оперативникам и чуть улыбнулся, приветствуя их. Почувствовав разрядку обстановки, они стали уверенно отвечать на вопросы Дубовика. Тот, как всегда, внимательно слушал и при этом проницательным взглядом обшаривал всю комнату. Заметил также отсутствие детской кроватки. Очень удивился и виду одежды ребенка. Калошин, зная майора больше других, видел, как тот, всё видя и слыша, прищуривая глаза, что-то тщательно обдумывает. В коридоре, оглядывая одежду на вешалке, Дубовик вдруг резко дёрнул за крючок, и изящная полочка с развешанными на ней вещами, рухнула на пол. Майор, ничуть не смущаясь, попросил найти молоток, но в шкафчике под зеркалом нашлись только гвозди. Управдом успокоил Дубовика и сказал, что прибьет сам.
Когда обыск, наконец, был закончен, все направились в отделение. На квартире остались участковый и Доронин на случай возвращения Шапиро.
Гулько тут же взялся за обработку отпечатков пальцев, о чем его мягко, но, достаточно настойчиво, попросил Дубовик. Он же рассказал, что парень, оставленный Муравейчиком для наблюдения за Шапиро на поминках, просто был напоен горевавшими по усопшей мужчинами, и уснул прямо за столом. Муравейчик же, надеясь на своего подчиненного, не очень спешил в дом, где проходили бурные поминки. Спала и дочь умершей. А вот Шапиро и след простыл. Разумеется, никто из присутствующих не только не видел, куда ушла Роза Алексеевна, но и имя её вспомнили не все. От виденного и услышанного Дубовик, по его словам, пришел в такую ярость, что чуть не удавил охранника на месте. Муравейчику же пообещал «всех благ».
То, что гнев майора ещё не улегся, можно было заметить по прокатывающимся по скулам желвакам и сцепленным в замок пальцам рук, белеющим в костяшках.
Калошин достал неизменную бутылку водки, и держа её двумя пальцами за горлышко, качнул в сторону стола:
– Как, примем?
Губы Дубовика дрогнули в улыбке:
– Успокоительное? Давай! А после обязательно горячий чай, крепкий!
– Я поставлю, – потянулся к чайнику Воронцов. – У нас и закусить есть что. Я бутерброды из дому прихватил.
Дубовик с Калошиным удивленно посмотрели на парня:
– В час ночи?
– У меня маманя понятливая. Ясно ж было, что до утра не вернусь, – спокойно пояснил Костя, вынимая из кармана объемистый пакет.
– А я и думал: чего это у Воронцова такой оттопыренный карман? – добродушно сказал Калошин и добавил: – Мамане большое спасибо. А вот моя Варюха не догадалась, только чмокнула.
– Научится ещё, – глубокомысленно заметил Дубовик, улыбаясь при этом своим мыслям.
После импровизированного завтрака они расслабленно закурили.
Дубовик присел на край стола и сказал:
– Теперь я должен рассказать вам о том, кто такая наша беглянка. Вчера мне прислали ответ из архива. Дело в том, что в списках обслуги лагеря, в котором Римма Богданова отбывала срок, числится никто иная, как Шапиро Роза Алексеевна. Да, именно так!
– Но ведь женщины упоминали какую-то Анну, а не Розу, – возразил было Калошин, – и, кстати сказать, Доронин объяснил мне, что цветы – анютины глазки – по научному называются не иначе как виола.
Дубовик всем телом повернулся к Калошину и глянул на него из-под очков:
– А Доронину-то откуда это известно?
– Ему жена объяснила. А вот ты, как я вижу, не удивлен, – уязвлено заметил Калошин.
– Врать не стану: я это знаю. Пообщался с одним ботаником, – Дубовик хлопнул Калошина по плечу: – Не злись. Я хотел сказать, но ты меня опередил.
– Ботаник в юбке? – съехидничал Калошин, чтобы хоть как-то отомстить майору, но тот ответил просто:
–Мало того, что в юбке, да ещё и красивая. Но спать с ней не пришлось – информацию дала за так! – и рассмеялся.
Воронцов слушал их, открыв рот:
– Товарищи начальники, я что-то пропустил?
Тут уж рассмеялись все трое.
– А вот насчет Анны… – передохнув, Дубовик опять стал серьезен, – в той же справке была дополнительная информация. Оказывается, Шапиро имеет два имени: по паспорту её нарекли Розой, но она крещенная, и церковное имя у неё – Анна. Вот и в лагере она всем представлялась именно этим именем. Причины я не знаю. Была там ещё одна Анна, Штерн, но её расстреляли немцы. Так что, мы, возможно, нашли эту самую «Виолу», – несколько задумчиво произнес он, опустив глаза.