Застучали сиденья, вмиг стало шумно, выходили, толкаясь, громко обсуждая сказанное. Сквозь толпу к оперативникам пробралась шустрая бабёнка лет пятидесяти, за ней следовал мужик в ватнике. «Ага, свидетели собираются» – удовлетворенно подумал Калошин, когда женщина, заталкивая рассыпавшиеся жиденькие рыжеватые кудельки под, завязанный на затылке, платок, сказала:
– Товарищ начальник, у меня в тот день кое-что пропало, – и свысока посмотрела на мужика, стоящего сзади неё, гордясь важностью своего сообщения. Потом протянула Калошину ладошку, сложенную лодочкой: – Капустина Евдокия Ивановна.
– Очень приятно, Евдокия Ивановна, – улыбнулся майор, – так что же у вас пропало?
– А вы не улыбайтесь, такого ведь у нас, отродясь, не было. Дождевик мужнин умыкнули и сапоги его резиновые. Муж мой после войны от ран помер, а все его вещи я содержу в порядке. Мало ли… – она опять искоса глянула на мужика.
– Ну-ка, ну-ка! Расскажите подробнее, – Калошин взял её за локоть и предложил присесть рядом с Моршанским. Тот тоже внимательно слушал женщину.
– Куда ж подробнее – пришла домой с работы, а гвоздь в сенцах пустой, на котором плащ висел, и сапог нет. А на полу, будто, следы грязные, но едва заметные, не понять какие. У двери, видно, протерли свою обувь. На досках у крыльца грязь шматками счищенная. Но и я там же очищаю свои сапоги, поэтому сразу, как пришла, грязь-то эту метлой смела, а за ночь все дождем и смыло.
– А замок не был взломан? – спросил Моршанский.
Женщина хлопнула себя ладошками по полным коленкам и весело засмеялась, обращаясь к мужику в ватнике:
–Слышь, Петро? Замок у меня взломали! – и, всё ещё хохоча, повернулась всем телом к следователю:
– Вот сразу видно, что вы городские. У нас, говорю же, отродясь, воровства не было. Мы вместо замков щепочку в дужку просовываем. Друг друга знаем, как облупленных, чужая курица забредет, так сразу знаешь, чья.
– Но, на сараях-то и на хранилище замки есть! – заметил Моршанский.
– Ну, это же добро государственное. Его особо охранять надо, – резонно ответила женщина. – А у нас в домах-то брать нечего. До войны мало у кого что было, и теперь туго богатеем. Хотя жаловаться не приходится. По сараям живность кудахчет-хрюкает, да огороды немало дают. Вот к нам и приезжают многие по воскресеньям из города.
– Во-во! Я что и хотел сказать-то, – вступил в разговор мужик, которого женщина назвала Петром. – Один из приезжавших шоферов, что были на картошке, ходил со мной за яйцами до моего дома, когда я нашим бабам помог корзину с провизией на склад принести. Потом я пошел на птичник, на работу, а он ушел. Один. – Петро поднял корявый палец.
– Кто он, как его зовут? – спросил Калошин.
– А кто ж его знает? Я пришел, он спросил, нет ли у кого яиц на продажу. Ну, я сказал, что у меня имеются, он и пошел со мной. Деньги заплатил, как надо, не жался.
– Во сколько это было?
– Так в обед. Я же говорю, что мы снедь с бабами городским на обед принесли. И сразу же пошли с этим мужиком. А в воскресенье многие приезжают, когда у них выходной. Но мы всех их хорошо знаем – ездят одни и те же. А в субботу никого чужих я не видел. – Мужик ещё немного потоптался, сказал, что весь день с самого утра провел на птичнике, в воскресенье занимался до вечера хозяйством, жена может подтвердить. Потом подумав, добавил: – Сына расспрошу, он с друзьями бегал допоздна, дождь закончился, вот и разгулялись.
– Да, и ко мне всегда одна и та же женщина приезжает. Была и вчера. Утром приехала, а в обед я её на автобус проводила, сумки помогла донести. Ещё там было несколько человек. Да вам все расскажут, к кому кто приехал. Обычно, все с утра заявляются, а уехать стараются в обед, вечернего автобуса может не быть, а иначе в город и не попадешь.