Певец, известный под именем Безумного Менестреля, был любимцем телевизионной компании «Эй-Пи-Ти-Си». Каждую вторую неделю ему выделялся целый час – к большому огорчению моей жены, считавшей, что таким образом у нее крадут серию какого-нибудь увлекательного фильма. Менестрель сочинял свои песни под воздействием гашиша и исполнял их, находясь в состоянии столь сильного наркотического опьянения, что после окончания передачи напоминал настоящего сумасшедшего. Рассказывали, что несколько раз его пришлось прямиком из студии везти в больницу. Это, естественно, вредило его здоровью, но только увеличивало популярность.
– Отравлять не моя специальность. Тогда я уже, скорее, отправил бы на тот свет знаменитого уголовного репортера Александра Луиса. Но ты не заслуживаешь и такого внимания, – Альберт Герштейн не остался в долгу.
Луис и Герштейн продолжали обмениваться александрийскими остротами. Я пришел к заключению, что эта свойственная местным жителям тенденция к юмору в любой ситуации – своеобразная терапия, с помощью которой они лечат провинциальную скуку.
– Альберт относится с почтением лишь к трем вещам, – сказал Луис. – Это его голос, его дядя Ральф Герштейн и чужие любовницы. В свое время, когда Альберт еще не знал, что будет партнером Теи, он прямо-таки из кожи лез вон, чтобы познакомиться с ней. Прослышав, что Tea придет в бар. «Прекрасная Елена», он немедля помчался туда. Весь вечер истязал свои го/юсовые связки исключительно для нее.
–. Почему только для нее? – Альберт Герштейн притворился возмущенным. – Там ведь были и другие посетители, например, Винцент Басани да и ты сам.
– Это еще не означает, что мы тебя слушали, – возразил Луис. – Возможно, мы были заняты столь важной беседой, что твое пение нам скорее мешало… Но как бы там ни было, тебе администрация в тот вечер не платила за выступление. Получается, ты пел специально для Теи. Может быть, именно в тот раз вы с ней договорились ограбить банк?
– Юмор на уровне третьего пришествия! – Альберт Герштейн на этот раз рассердился по-настоящему. – Между прочим, если уж говорить о банке: Даниэла видела тебя в ту минуту, когда еще никто не знал, что в действительности случилось. Когда она наклонилась, чтобы поднять выпавшие из сумки ассигнации, ты пробежал мимо… Подумать только, какая наивность! Даниэла собиралась отдать эти деньги Ричарду Бейдевану, пока я ей не втолковал, что это ее законная доля награбленного.
– Чепуха! – Луис рассмеялся. – Сегодня я случайно подслушал телефонный разговор Даниэлы с режиссером. Она спросила его, что делать с деньгами. Ричард Бейдеван от злости чуть не лопнул. Сказал, чтобы она засунула их… Одним словом, в одно место. Мол, в момент, когда судьба фильма висит на волоске и грозят убытки, просто смешно навязываться ему с какой-то тысчонкой.
– Честно говоря, мое участие ограничилось тем, что я помогаю Даниэле спустить эти шальные деньги. – Альберт Герштейн усмехнулся. – А ты-то никогда не привираешь? Как там все-таки было с банком? Не станешь ведь утверждать, что Даниэла видела не тебя, а загримированного под тебя члена банды?
– О чем это ты? – Луис пытался уйти от разговора.
– Даниэла рассказывает, будто ты спустился в подземный этаж, туда, где находится деньгохранилище. Спустя несколько минут ты вернулся и, не сказав никому не слова, вышел из банка. Если ты действительно был внизу, то наверняка видел, что произошло.
– Поговорим об этом попозже, – Луис его резко оборвал. – Сегодня вечером встретимся в доме Ральфа Герштейна, там я тебе все расскажу. А Даниэле напомни излюбленную поговорку александрийцев…
– Повесь на рот замок и молись богу! – со смехом процитировал Альберт Герштейн. – Ты говоришь, сегодня вечером в доме Герштейна? Почему Tea мне ничего про тебя не сказала? Из ее слов я понял, что мы будем втроем: она, Ричард Бейдеван и я. Правда, Tea упомянула, что, может быть, заглянет еще какой-то гость…
– Альберт, о чем это вы с Луисом так долго рассуждаете? – за барьером раздался капризный женский голос. – Если о том, как лучше устроить в нашей нише аквариум, то вы опоздали. По-моему, пора бежать в магазин за купальными костюмами! Здесь уже образовался целый плавательный бассейн!
– Иду! – откликнулся Альберт Герштейн. – Только смотри, Даниэла, не утони до моего прихода! Может быть, захватить с собой спасательный жилет?… Ну, значит, до свидания сегодня вечером в доме Герштейна! – он простился с Луисом. – Пароль: «Маски спадают!», опознавательный знак – из левого кармана выглядывает пистолет, замаскированный под консервную банку!
Альберт Герштейн говорил столь громко, что его мог услышать любой человек, проходивший в этот момент мимо нашей ниши. Тем более, что богомольный старичок как раз менял пластинку.
Несомненно, последние предложения не прошли мимо ушей Пророка, который неожиданно возник из дымного облака, – ирреальная фигура с запавшими глазами, в которых горел фанатичный огонь.
Идейный вождь колонии хиппи и непризнанный композитор Рей Кросвин появился в дискотеке словно грозный библейский пророк в толпе пирующих грешников.
Своей нарочито грязной, потерявшей форму одеждой, столь промокшей, что из нее удалось бы выжать целое ведро воды, с залепленными грязью босыми ногами он, на фоне веселящейся молодежи, производил скорее впечатление фантасмагорического видения, нежели нормального человека.
В ярко освещенном зале, где сияние многочисленных ламп лишь немного омрачалось непроницаемой завесой дыма, Пророк показался мне еще более нереальным, чем вчера. Тогда, неожиданно вынырнув из темноты и снова исчезнув в ней, как только мы подъехали к мотелю, он остался у меня в памяти скорее не визуальным образом, а звуковым рисунком, сложенным из дикарского ритма сочиненной им песни и кровожадных фраз.
Лишь теперь я по-настоящему понял: его истощенное, худое тело с обросшей джунглями волос безобразной головой таило в себе некую духовную пружину. Помимо безумия, в нем была и еще какая-то другая, непонятная, пугающая сила.
Пророк, несомненно, заметил меня, но молча прошел мимо, разыскивая глазами свободную нишу. Отыскав, Кросвин снял гитару с плеча, положил на стол и уставился в потолок.
Рядышком, балансируя заставленным пивными кружками подносом, суетился официант. Если наш обер и не думал принести заказанные нами три кружки, то этот отлично обслуживал клиентов.
Однако Пророку не пришло в голову сделать ему заказ.
Впрочем, официант полностью игнорировал нового посетителя.
– Он знает, что Пророк все равно ничего не закажет, – Луис улыбнулся. – Пророк приходит сюда вовсе не пить пиво, а проповедовать. Посидит полчаса, а затем внезапно хватается за свою гитару, как будто это распятие, и начинает. Несколько раз его выгоняли – посетители жаловались, что он портит им настроение. Но Винцент Басани повелел не трогать Пророка. И поскольку каждое слово Басани в этом городе закон…
– Почему так долго не несут пиво? – осведомился я, подозрительно взглянув на Луиса.
Какого черта он меня привел сюда? Что собирался рассказать? Почему никак не приступает к своему рассказу о банке? Может быть, в нашей беседе будет участвовать еще кто-то третий? В этом случае становится понятным долгое отсутствие нашего официанта. Наверное, тот сидит с телефонной трубкой в руке, ожидая, пока к телефону подойдет нужный человек, или же, дождавшись, уже выслушивает соответствующие инструкции.
Я лишний раз вспомнил, что мы находимся на территории Винцента Басани, где даже меняющий пластинки богобоязненный старичок мог быть винтиком потайного механизма.
– Пиво? – Луис засмеялся. – Вам известно, кто нас обслуживает? Бывший мастер консервного цеха «Посейдона». Он слишком привык к автоматике – самому там почти не приходилось двигаться. К тому же, у него хронический ревматизм – озеро Понт мстит за свое отравление. В дождливый период все ветераны «Посейдона» начинают прихрамывать…