И тут внезапно что-то сбило меня с ног. Это не был порыв ветра. С трудом поднявшись, я сначала услышал голос, а лишь потом заметил темную фигуру, удаляющуюся в сторону шоссе.
Это был не кто иной, как Пророк!
После этой неожиданной встречи, заставившей на миг даже забыть, что при падении я с ног до головы вывалялся в грязи, номер мотеля показался мне особенно светлым и уютным.
Как только я показался на пороге, Дэрти испуганно крикнул:
– Как ты выглядишь! Черный, как негр! Немедленно залезай в ванну!
Полчаса спустя, одевшись в пижаму, согревая внутренности грогом, который Дэрти на скорую руку приготовил из басановского виски, горячей воды и грейпфрутового сока, я сидел в кресле, чувствуя себя уже почти нормальным человеком.
Мобилизовав всю свою волю, я даже нашел в себе достаточно энергии, дабы, выполняя задание Грегора Абуша, начать с Дэрти внешне безобидный разговор о событиях в банке.
– Оставь меня в покое! – Оливер Дэрти отчаянно замахал руками, словно пытаясь отогнать нечистую силу. – Ничего не знаю и знать не хочу! Какого черта я вообще связался с этой треклятой Александрией! – Дэрти почти плакал. – Здесь все спятили с ума! Все! Ты его, должно быть, встретил?
– Кого?
– Ну, того безумца!.. Приходит ко мне одетый в лохмотья шизофреник, который воображает себя супергениальным композитором, музыкальным исполином двадцатого столетия, и, попробуй угадать, что он, нахал, сказал мне?
– Предложил одну из своих коммунальных жен? – довольно плоско пошутил я.
– Это бы еще не так худо! Он потребовал, чтобы вместо Альберта Герштейна я сделал первоклассную эстрадную звезду из него самого! Объявил это моей прямой обязанностью… Ну, а сейчас угадай, что я ему ответил?
– Надеюсь, что-нибудь остроумное, – сказал я, пытаясь иронизировать.
– Я сказал, что у Альберта Герштейна, уже не говоря о голосе, есть одно огромное преимущество. Его дядя – признанный кумир джазовой публики Ральф Герштейн. Может быть, и у вас столь же знаменитые родственники? – передаю слово в слово. – Может быть, вашего дедушку зовут Бетховен, а бабушку – Элла Фицджеральд?
– Вы, должно быть, этим убили Пророка наповал? – засмеялся я.
– Ничего подобного. Разве на безумца можно воздействовать разумными словами? Этот странный тип продолжал молоть всякую чепуху. Сказал, у Альберта Герштейна, мол, ни на грош таланта, и это-де мне самому отлично известно. Сейчас, когда Альберта наверняка засадят за решетку, я могу только радоваться, что Рей Кросвин готов подписать со мной контракт…
– Разве ты еще не отказался от Альберта Герштейна? – я внимательно посмотрел на него. – У меня сложилось впечатление, будто ты готов перегрызть ему горло.
– Глупости! Когда это я готов был?
– Вчера, когда ты ворвался в дом Ральфа Герштейна.
– Он негодяй! – выкрикнул в сердцах Дэрти, но заметив мою реакцию, кисло улыбнулся. – Не отрицаю, у меня с ним свои счеты. Чисто личные. Но это, как говорится, ария из другой оперы. Я был бы никуда не годным дельцом, если бы разрешил чувствам возобладать над деловыми соображениями.
– Говоришь, Альберт Герштейн негодяй? – я попробовал спровоцировать Дэрти, в надежде, что он проговорится.
Оливер Дэрти сделал вид, будто не слышит меня.
– Можешь себе представить, – быстро заговорил он, – фирма «Оливер Дэрти» осчастливливает публику альбомом «Монохоралы Рея Кросвина»! Что после этого останется от моей солидной репутации? Осколки в уксусном соусе? Тогда уж лучше заняться изготовлением половиков с изображением шестидесяти шести самых распространенных поз.
Немного успокоившись, Оливер Дэрти задумчиво продолжал:
– В некотором смысле этот сумасшедший все-таки прав. Едва ли Альберту удастся избежать заслуженного отдыха в тюремной камере.
– Значит, все-таки придется от него отказаться, – сказал я.
– Совсем напротив! Это ведь реклама! Первоклассная! Все эти дурацкие фильмы, с помощью которых я собирался возвести его на пьедестал, ничто по сравнению с такой рекламой. Подумай, сам певец за решеткой, а его голос, воплощенный в миллионах пластинок, путешествует по земному шару!
В двери постучали.
Сначала спокойно, затем все настойчивее.
– Неужели полиция? – испуганно пробормотал Дэрти, инстинктивно делая шаг в сторону стенного шкафа, очевидно, с намерением забраться в него.
Я отпер дверь.
В комнату влетел владелец мотеля «Авгиевы конюшни» Хуго Александер.
– Ах, это вы! – произнес с облегчением Дэрти.
В первый момент я с трудом узнал Хуго Александера, настолько он переменился. Казалось, его вчерашнее «я», – солидный, всегда ровный коллекционер, словно рожденный перелистывать пожелтевшие бумаги и терпеливо расшифровывать древние манускрипты, – куда-то испарилось.
Передо мной стоял возбужденный до последней степени, совершенно потерявший голову человек. Взъерошенные волосы, сползавшие с переносицы очки, искаженное судорогой лицо. Хуго Александер размахивал зажатым в кулак толстым журналом.
Мне было хорошо знакомо это издание с лакированной обложкой, на которой яркими буквами было отпечатано название «Месячный обзор». В те редкие часы, когда моя супруга не наслаждалась очередной серией какого-нибудь бесконечного телевизионного фильма, она с удовольствием листала последний номер этого журнала, взятый взаймы у соседки.
Мою супругу привлекали не столько сравнительно редкие оригинальные публикации и перепечатанные в большом количестве из других изданий научно-популярные статьи (сокращенные и адаптированные, сообразуясь с интеллектуальным уровнем среднего читателя), сколько богато иллюстрированные объявления.
– Глядите, что тут написано! – Хуго Александер без всякого вступления взвизгнул, размахивая журналом перед моим носом.
– Я уехал в Новый Виндзор, чтобы заплатить проценты по займу, – продолжал он, – ничего другого не оставалось, как ехать. День платежа уже и так просрочен, а единственный банк Александрии закрыт в связи с ограблением. Итак, возвращаюсь я в довольно благодушном настроении, как-никак одна забота с плеч долой. Забегаю в «Прекрасную Елену» клюкнуть по маленькой и встречаю там знакомого. Он советует мне заглянуть в последний номер «Месячного обзора». И там… там…
Продолжать Хуго Александер явно был не в состоянии. Он смог лишь шепотом попросить:
– Воды!
– Мы можем вам предложить и кое-что покрепче, – сказал я.
Ополоснув стакан, я налил в него остаток приготовленной Оливером Дэрти смеси. Наблюдая, как Хуго Александер маленькими глоточками, чуть не давясь, одолевает содержимое стакана, я тщился угадать причину, приведшую его в столь возбужденное состояние.
Оливер Дэрти, характерной чертой которого деликатность отнюдь не являлась, сразу же взял быка за рога:
– Извините, господин Александер! Мы с Латорпом едва держимся на ногах. Может быть, вы слыхали, Латорп участвует в расследовании, а я, как продюсер фильма «Частная жизнь Долли Кримсон», еще по-настоящему не очухался от удара… Одним словом, если с вами не приключилось нечто такое, что требует нашего участия, прошу вас…
Он не закончил предложения, но намек, что гостю следует убраться ко всем чертям, и так был достаточно ясен.
Честно говоря, и я лелеял надежду, что Хуго Александер поймет нас и удалится. Тогда я еще не мог предположить, что его визит окажет сильнейшее воздействие на ход дальнейших событий, дав то самое недостающее звено, которого недоставало для окончательной разгадки.
Хуго Александер был слишком погружен в себя, чтобы как-то отреагировать на довольно грубую попытку Дэрти избавиться от него.
– Я стал богатым! – воскликнул он, падая на кровать. Но сразу же опять вскочил, не будучи в состоянии спокойно усидеть на месте.
– Богатым? – осведомился Дэрти с интересом. Естественно, ему, посвятившему всю свою жизнь увеличению собственных капиталов любой ценой, эта тема казалась достойной того, чтобы пожертвовать ей поздний вечерний час.