Его молчание угнетало. Дэрти понапрасну пытался вызвать незнакомца на разговор. Наконец, доведенный до отчаяния, он пробурчал:
– Хотя бы имя свое назовите!
– Я – Пророк! – отрывисто прозвучало в ответ подобно лаю.
Через некоторое время мы поняли, что, благодаря спутнику, все же избежали невеселой перспективы ночевки в лесу. Ухабы проселочной дороги сменил гудрон, на темном небе обозначился розовый отсвет огней города. Я обрадовался, уже заранее наслаждаясь заслуженным отдыхом на мягких поролоновых матрацах, который ожидал нас в мотеле.
– Понт! – неожиданно раздался отрывистый лай моего спутника. – Закройте окно!
– Не понимаю, почему, – сказал я, любуясь серебряным зеркалом озера, которое внезапно засветилось на фоне неба. Озеро Понт, правый берег которого примыкал к Александрии, было обозначено на моей карте, поэтому я посчитал его появление добрым признаком. Но какого черта, проезжая мимо, надо закрывать все щели?
Я продолжал еще радоваться романтическому пейзажу, когда удушливая волна вони заплеснула автомобиль.
Наш спутник наконец обрел дар речи.
– Дохлая рыба! Гниющая цивилизация! Химикалии! Стиральные порошки! – Каждая его рубленая фраза по-прежнему казалась отрывистым лаем.
– Господь создал природу для всех существ! Человек ее изнасиловал! Христос сошел на землю проповедывать любовь! Люди распяли его! Они убили Христа, они убили природу! Они изо дня в день пожирают все вокруг! И сказал господь: «Люди сами себя обрекли на смерть!» Птица свята! Дерево свято! Вода свята! Во имя его! Во имя Христа! Уничтожить, уничтожить, уничтожить!
Словно подавившись, незнакомец умолк так же неожиданно, как и заговорил.
Я понял, что услышал кровожадную квинтэссенцию своеобразного евангелия. Сам его смысл не был бог весть как оригинален. Но никогда не приходилось внимать так прямо и беспощадно высказанной истине, что человек, постепенно отравляя создавшую его природу, доказал, что и сам лучшей участи не достоин.
Не знаю почему, но я надеялся, что незнакомец продолжит свой страстный монолог. Напрасно. Все мои реплики наталкивались на прежнюю немоту.
– Вот бензин, – сказал лишь он немного погодя, указав грязноватой рукой в том направлении, где сияла надпись «Авгиевы конюшни».
Мы пояснили, что дальше не поедем. Это известие он воспринял равнодушно. Молча открыл дверцу – гитара снова тренькнула, – молча растворился в темноте.
4
В баре мотеля мы оказались единственными посетителями. После дорожных передряг он казался особенно комфортабельным и уютным. Даже чересчур броские металлические барельефы на стенах не мешали благодушному настроению путника, который посреди ночи оказывается наконец у гостеприимного очага. Очаг на этот раз не был лишь символическим обозначением. В честь нас владелец мотеля Хуго Александер велел растопить большой, сложенный из валунов камин.
С удовольствием потягиваясь, я смотрел, как темно-красный отблеск огня играет на металлических фигурах барельефов. Созданные в современной полуабстрактной манере, они изображали сцены из греческой мифологии.
– Работа нашего местного скульптора Дина Панчека. – Хуго Александер верно понял мой вопросительный взгляд. – Вначале, надо признаться, жители Александрии считали его слегка свихнувшимся. Зато теперь он живет как у бога за пазухой. Популярности Панчека во многом способствовал Винцент Басани, у которого изрядная коллекция современной скульптуры, в том числе и многие его работы. Как вы видите, в маленьком нашем городке можно найти все, что душе угодно – и меценатов и таланты.
– Этот, как там его, Басани, верно, миллионер? – спросил я, прихлебывая подогретый портвейн.
Марку вина не запомнил, надпись на этикетке была на испанском или португальском языке, однако год – 1939 – комментариев не требовал и, естественно, не мог не произвести впечатления.
– Басани? – переспросил Хуго Александер. – Конечно, он достаточно богат. Винценту Басани принадлежат несколько пивоваренных и винных заводов, он поставляет напитки во все пивные и рестораны Александрии. По популярному в нашей стране методу: не возьмешь мой товар, считай, что неприятностей не оберешься… Свою карьеру Басани начал как гангстер. Но не подумайте только, что он и по сей день не снимает пальца с курка. Сегодня Винцент Басани широко известный филантроп, влиятельный делец, важная политическая фигура.
– Насколько я понимаю, личность весьма колоритная, – неожиданно вмешался в разговор молчавший до этого Дэрти. Повернувшись к камину, сморщив лоб, он не отводил взгляда от игры языков огня. Точно выискивал в письменах мятущегося пламени некое сходство со сложными комбинациями, которые непрерывно привык строить.
Хуго Александер посмотрел на Дэрти вроде бы с каким-то неудовольствием. Вначале я подумал было, что ему претит сам голос Дэрти. Да и куда денешься – в нем всегда звучали какие-то властные, собственнические нотки. Невзирая на показной демократизм, даже фамильярность моего шефа, собеседник (если это не круглый дурак) быстро убеждался, что интересует Дэрти лишь в том случае, если тот так или иначе может его использовать.
Позже я, правда, понял, в чем дело: Хуго Александер просто принадлежал к тем людям, которые считают монолог единственно приемлемой для себя формой разговора. Возражений у него не вызывали только краткие реплики или вопросы собеседника, так как это давало возможность растянуть рассказ до бесконечности.
– Хотелось бы, чтобы ты нашел для этого гангстера соответствующее место в своем фильме. Это тот самый перчик для нашего соуса, – авторитетно указал мне Дэрти, а затем обратился к Александеру:
– Не верится, что этот Басани навсегда порвал с прошлым. Очевидно, на его счету не одно и немалого калибра преступление, и все осталось шито-крыто. У местной полиции, может, и были подозрения, да руки коротки.
– Вы абсолютно не правы. – Хуго Александер снял очки и, вертя их, посмотрел на Дэрти словно сквозь лупу. Взгляд его отразил легкое презрение утонченно интеллигентного человека к духовно неравноценному партнеру. – Представить не могу, как вам пришла в голову мысль снять документальный фильм о нашем городе, если его модус вивенди, так сказать, содержание жизни, остался для вас чужд.
– То есть? – я и на этот раз ограничился одним только словом, за что был вознагражден улыбкой признательности.
– У нас ничего такого масштабного не происходит. – Хуго Александер сдержанно покачал головой. – Кражи, порой какой-нибудь взлом, пьяная драка, кто-то угонит машину, чтобы прокатиться, семейный диспут с телесными повреждениями – вот, пожалуй, и все… Правда, Винцента Басани все побаиваются, в том числе и полиция, но он знает более тонкие приемы для упрочения своей власти. Он у нас скорее играет роль защитника интересов общественности… Фабрика банкира Ионатана Крюдешанка до недавних пор наносила урон здоровью людей своими совершенно несъедобными рыбными консервами. По распоряжению правительственной комиссии она недавно закрыта, и в этом есть заслуга Винцента Басани.
– Так он и впрямь благодетель? – заметил я.
– Не будьте столь наивны! – возразил Хуго Александер. – Просто не упустил случая разбить в пух и прах конкурента. До закрытия фабрики доходы Крюдешанка позволяли ему не считаться с влиянием Басани. Это главная причина, из-за которой они норовили вцепиться ДРУГ другу в глотку. Значит, просто тонкий расчет, и как бесплатное приложение – несколько листочков в лавровый венок филантропа.
Дэрти, опустошив третий стакан портвейна, зевнул.
– Очень ценная информация, – похвалил он рассказчика. – Я уже говорил моему другу Оскару Латорпу, что без вашей помощи понять Александрию – то же самое, что взобраться на сотый этаж небоскреба без лифта. Завтра он целый день будет в вашем распоряжении… Да и я тоже, если смогу выкроить свободную минутку. Сейчас, правда, нам пора на боковую.