Сколько бы времени у них ни оставалось теперь, Шепсет была бесконечно ему благодарна – единственному человеку, не побоявшемуся протянуть ей руку, не возненавидевшему ее за убийство, которого она не совершала.
Тюрьмой ей стала одна из кладовых храма, с единственным окошком под потолком, откуда днем лился скудный свет. Сюда никому не позволено было приходить – еду и воду оставляли на пороге. Но Рамсес все же сумел найти ее, добиться возможности увидеться. И теперь не собирался уходить до самого конца.
Они сидели друг напротив друга, и единственный светильник разгонял мрак между ними. Царевич сжимал ее руку в своей ладони, поглаживая большим пальцем. И в эти мгновения казалось, будто, кроме них и черного пса, в мире живых больше никого не осталось.
Ее отяжелевшему от скорби сердцу были подарены последние мгновения радости. Сколько раз она в тайне мечтала оказаться подле него вот так, наедине? Ее мысль едва ли уходила дальше, даже в самых смелых желаниях. А теперь она любовалась им и не могла насмотреться. Огонь обрисовывал мистические тени на его прекрасном лице. От отца он унаследовал орлиный нос и высокие скулы, но мягкие губы и ярко зеленые глаза были от красавицы-матери.
– Я верю тебе, Шепсет, слышишь? – повторил Рамсес, сжав ее руку в своей. – И я знаю, что отец верил тебе. Он любил тебя так сильно, что даже хотел подарить тебе титул царской дочери.
Внутри стало сладко и больно. Об этом Владыка упоминал совсем недавно, но кто мог предположить, как все обернется… Шепсет колебалась. Если она расскажет царевичу то, что увидела, – он может отвернуться от нее. Да и смела ли она лишать его матери, когда он только что лишился отца? Перед каким выбором она поставит его, сообщив о видении?
Боги, если бы ей было даровано еще хоть немного времени во всем разобраться, восстановить справедливость – настоящую справедливость… Но думать так было слишком самонадеянно. Она была никем. А в убийство Владыки были вовлечены люди слишком влиятельные, чтобы у нее хватило сил бросить им вызов. Если верить видению – а у Шепсет не было причин не доверять таким своим видениям, потому что у Тех не было причин лгать – удар нанесла Тия. Но сколько было тех, кто помог ей? Командир стражи Пасаи, заменивший неподкупных телохранителей какими-то своими людьми. Возможно, чародей Сенедж, так легко – слишком легко! – подставивший Шепсет, за которую прежде сам же и ходатайствовал. И кто знает, сколько было других – тех, кто тщательно сплел эту сеть нить за нитью?..
– Прошу тебя, будь осторожен. Это удар для всей династии, а ты сейчас самая близкая цель. Недоброжелатели могут скрываться совсем рядом. Одному человеку было бы не под силу совершить такое, ты ведь понимаешь.
Царевич серьезно кивнул.
– Я много думал об этом и теперь еще тщательнее буду наблюдать за окружением. Все находятся под подозрением, пока клубок заговора не расплетен. Нити могут тянуться к землям чехену. Тем, кому не удалось победить отца на поле боя, могли изыскать другой способ отомстить. Но как могут рэмеч помогать им?
– Смотря что им было за эту помощь обещано, – мрачно ответила Шепсет и закусила губу. Хоть о чем-то она могла и должна была предупредить его. – Приглядись к командиру стражи. И к придворному чародею.
– Так и сделаю… Благодарю тебя, что заботишься обо мне, даже когда тебе самой забота куда нужнее.
Шепсет облизнула пересохшие губы. О многом она не могла решиться сказать Рамсесу, во многом не смела признаться, но, по крайней мере, хоть что-то она не должна была унести с собой в Дуат.
– Я боюсь за тебя… и так благодарна тебе, что ты со мной, – тихо проговорила жрица, глядя ему в глаза.
Внутри звучали совсем иные слова, которые даже теперь, на пороге смерти, было боязно облечь в форму.
– Разве я мог бы иначе? – Рамсес тепло улыбнулся, но его взгляд остался печальным. – Послушай меня, Шепсет… В эти два дня я не раз уже думал о том, чтобы помочь тебе сбежать, но за нами пристально следят, и наказание будет жестоким.
Все свое влияние я употребил на то, чтобы выпросить для тебя милосердную смерть. Мне невыносима даже мысль о том, что тебя могут истязать! Я прошу тебя, приготовь яд – сама, какой только сочтешь лучшим. Самый быстрый и безболезненный яд. Я добуду все необходимые тебе ингредиенты… и останусь подле тебя до самых последних мгновений.
Жрица вздрогнула. Самой стать себе палачом за преступление, которого не совершала? Умереть с бесконечным чувством вины?..
– Это еще не все, – Рамсес запнулся, опустил взгляд несколько смущенно, но потом продолжал твердо: – Твое тело никто не посмеет осквернить. Я просил о достойном погребении для тебя. Увы, только для тебя, не для тех бедных трех девушек, которых тоже обвинили в причастности… Готовить твое тело для вечности будет сам Павер, старший бальзамировщик отца. И я добился того, что тебя похоронят в моей гробнице – в гробнице царского сына. Ты… никогда больше не будешь одна. Я буду вместе с тобой Там так, как не мог быть при жизни…