— Ненаглядная… — он гладил ее спутавшиеся длинные волосы. — Я тебя люблю в любом виде.
— Кто там? — раздался голос Анны Ивановны.
— Спите, Анна Ивановна, это ко мне Дима приехал.
— Так чего же спать, завтракать пора… Дима, ты там ничего не привез?
— Привез, — крикнул он. — Вот, сэндвичи, заехал в круглосуточное кафе… — Дима показал Нафисе объемистый пакет: — Думаю, Анна Ивановна, вы не останетесь голодной.
Во время разговора с Анной Ивановной Дима не отпускал Нафису, и ей приходилось смотреть на него, неудобно задрав голову.
— А вот тут ты ошибаешься, она всегда голодная. Кроме того, есть еще собака…
— Хоть бы ты ее назвала как-нибудь, дала имя, — Дима снова поцеловал ее, не давая говорить.
Ответила она только спустя пару минут:
— Я же не хозяйка. Ну, и зачем ты меня разбудил? Куда сегодня едем?
— На этот раз нас ждет эквиросс.
— Чего-чего?
— Это что-то вроде конной ярмарки. Посмотрим и покатаемся на лошадях. Надо же тебе когда-нибудь посидеть на лошади.
— Ты серьезно? — забеспокоилась Нафиса. — Нет, я пошла досыпать…
Он прошел на кухню, чтобы не слушать ее возражений, а Нафиса скользнула в свою комнату и вновь нырнула под одеяло, но не выдержала, принялась одеваться.
Они посмотрели выставку лошадей и немного покатались. Справиться с лошадью оказалось не менее сложно, чем устоять на сноуборде. Нафиса устала, проголодалась и Дима сжалился над ней, решил, что для первого раза достаточно. В кафе к ним подсел худощавый лысый мужчина, понаблюдал за ними, а потом неожиданно вмешался в разговор:
— Вы молодожены. Угадал?
— Нет… — покачала головой Нафиса.
— Да… — сказал Дима.
— Понятно… — засмеялся незнакомец, — пока нет, но скоро будет да.
Они переглянулись, и Нафиса опустила глаза.
Дима стал заезжать за Нафисой почти каждый день. Выходя из офиса, она уже привычно обводила взглядом ряд припаркованных машин — искала Диму.
— Я смотрю, мне ни к чему машину покупать, — вместо приветствия сказала она в тот день.
— Да, у тебя есть постоянный водитель с машиной.
— Ой, а я знаю новую примету!
— Расскажи… — говорил он, целуя ее вишневые губы.
— Дай же расскажу….
— Сейчас, подожди…
— Если машина помята впереди или справа, то это к прибыли, а если сзади или слева, то к потери.
— Если справа — значит, не пропустил помеху справа, сам виноват, придется платить; впереди — дистанцию не держал, тоже твоя ошибка. Нафиса, все наоборот.
— Ну, может быть, я перепутала.
Подъехали к ее дому, Нафиса хотела выйти, но он придержал дверь:
— Не так быстро… Знаешь, я хочу сказать, что тебе не только машина не нужна, но и квартиру не надо покупать, моя тебе вполне подойдет, — он пригладил волосы на макушке.
— Это что, предложение?
— Еще какое предложение! — и его рука вновь потянулась к голове.
«Павел тоже всегда приглаживал волосы, когда волновался…» — невольно вспомнила Нафиса.
— Поехали ко мне… Так не хочется одному блуждать в моих хоромах…
— Поехали…
— Ты с Павлом долго была? Ты же еще совсем молодая.… Наверно, это было детское увлечение.
— Да нет, не совсем детское… Дима, смотри на дорогу… — странно, стоило ей вспомнить Павла и тут же Дима о нем заговорил.
— Ты так сказала о Павле, словно до сих пор его любишь, словно ты сейчас не со мной, а с ним.…
— Я очень долго не могла его забыть.
— Ты все еще его любишь, — ревниво повторил он. — Вы же давно расстались, а говоришь о нем так, словно он только что ушел. Сколько ты еще будешь о нем думать? Это же какая-то ненормальность…
— Я уже не думаю о нем. А любовь — вообще ненормальность.
— Это правда, я вот сошел с ума.… Только о тебе и думаю. — «Господи, ну что я за идиот?! Ревную к Павлу, которого уже нет в живых, это же смешно!»
В лифте Дима обнял Нафису, с каким-то отчаянием заглянул в ее глаза:
— Что ты со мной делаешь? Я сам себе напоминаю человека, застрявшего в болоте: одну ногу поднимешь, вторая сильнее увязнет. Это ты, как трясина, затягиваешь меня. Как меня угораздило так влюбиться в тебя? — он держал Нафису за плечи.
— Должно же было и мне когда-нибудь повезти.
— А что мне сделать, чтобы ты полюбила меня?
— Тебе уже ничего делать не надо …
— Мне кажется, ты видишь во мне лишь Павла… — неуверенно произнес он. — У меня сердце брата, и я люблю его женщину, у меня его вкусы, его привычки. Мне кажется, я — это не я. Это он остался жить, а не я.