— Мне больно, пусти меня, — закапризничала Тети.
Ренисенб опустила девочку на землю. И медленно двинулась в сторону беседки. У дальней стены ее стояли Нофрет и Камени. Когда Ренисенб приблизилась, они повернулись к ней.
— Нофрет, я пришла предостеречь тебя, — быстро проговорила Ренисенб. — Будь осмотрительна. Береги себя.
По лицу Нофрет скользнула презрительная улыбка.
— Собаки, значит, завыли?
— Они очень рассердились и могут причинить тебе зло.
Нофрет покачала головой.
— Никто из них не способен причинить мне зла, — с уверенностью изрекла она. — А если попытаются, я тотчас же сообщу Имхотепу, и он найдет способ, как их наказать. Да они и сами это поймут, если как следует призадумаются. — Она рассмеялась. — Как глупо они себя вели, оскорбляя и обижая меня разными пустяками! Ведь они только играли мне на руку!
— Значит, ты все это затеяла намеренно? — спросила Ренисенб. — А я-то жалела тебя — мне казалось, что мы поступаем плохо. Больше мне тебя не жаль… По-моему, ты дурная женщина. Когда в Судный час тебе придется каяться в грехах перед сорока двумя богами — Владыками справедливости[40], ты не сможешь сказать: «Я не творила дурного», как не сможешь сказать: «Я не вожделела чужого богатства». И когда твое сердце положат на чашу весов, оно перетянет другую чашу — с перышком богини Маат[41], вниз.
— Ты что-то вдруг стала чересчур благочестивой, Ренисенб, — угрюмо отозвалась Нофрет. — А ведь я на тебя не жаловалась. Про тебя я ничего не писала. Спроси у Камени, он подтвердит.
И она, пройдя через двор, поднялась по ступенькам на галерею. Навстречу ей вышла Хенет, и они обе исчезли в недрах дома.
Ренисенб повернулась к Камени:
— Значит, это ты, Камени, помогал ей против нас?
— Ты очень сердишься на меня, Ренисенб? — с отчаянием в голосе спросил Камени. — Но что мне оставалось делать? Перед отъездом Имхотеп поручил мне по первому же требованию Нофрет написать ему все, что она прикажет. Скажи, что ты не сердишься, Ренисенб. Что я мог сделать?
— У меня нет права сердиться на тебя, — ответила Ренисенб. — Я понимаю, ты был обязан выполнить волю моего отца.
— Я не хотел писать, говорил, что мне это не по душе… И, между прочим, Ренисенб, клянусь, в письме не было ни слова против тебя.
— Мне это безразлично.
— А мне нет. Невзирая ни на какие приказы Нофрет, я бы никогда не написал ничего такого, что могло бы быть тебе во вред. Прошу тебя, Ренисенб, верь мне.
Ренисенб с сомнением покачала головой. Попытки Камени оправдаться звучали неубедительно. Она чувствовала себя оскорбленной и сердилась на Камени: ей казалось, что он в какой-то степени предал ее. Хотя что с него спросить? Ведь он ей чужой, хоть и родственник по крови, посторонний, приехавший к ее отцу из далеких краев. Он был всего лишь младшим писцом, получившим распоряжение от своего господина и безропотно выполнившим его.
— Я писал только правду, — настаивал Камени.
В письме не было ни слова лжи, клянусь тебе.
— Конечно, — согласилась Ренисенб, — лжи там и быть не могло. Нофрет слишком умна для этого.
Значит, старая Иза оказалась права. Эти мелкие гадости, которым так радовались Сатипи и Кайт, лишь сослужили службу Нофрет. Нечего удивляться, что с ее лица не сходила злорадная ухмылка.
— Она плохая, — сказала Ренисенб, отвечая своим мыслям. — Очень плохая.
— Да, — согласился и Камени, — она дурная женщина.
Ренисенб повернулась и с любопытством посмотрела на него.
— Ты знал ее и до приезда сюда, верно? Ты был знаком с ней там, в Мемфисе?
Камени смутился.
— Я знал ее совсем немного… Но слышал про нее. Говорили, что она гордая, заносчивая и безжалостная, из тех, кто не умеет прощать.
Ренисенб вдруг сердито вскинула голову.
— Я не верю тому, что написал отец, — заявила она. — Он не выполнит своих угроз. Сейчас он сердится, но по натуре он человек справедливый, и, когда вернется домой, он нас простит.
— Когда он вернется, — сказал Камени, — Нофрет постарается сделать так, чтобы он не изменил своего решения. Она умна и своего добьется, к тому же, не забудь, она очень красивая.
— Да, — согласилась Ренисенб, — она красивая. — И двинулась в сторону дома. Почему-то слова Камени о том, что Нофрет очень красивая, показались ей обидными…
Всю вторую половину дня Ренисенб провела с детьми. Пока она с ними играла, смутная боль, сжимавшая ее сердце, исчезла. Уже почти село солнце, когда она поднялась на ноги, пригладила волосы и расправила складки на мятой и перепачканной одежде. Интересно, почему это ни Сатипи, ни Кайт ни разу не вышли во двор?
40
владыки справедливости — боги, которые согласно древнеегипетскому мифу, во главе с Осирисом образуют суд, решающий участь душ умерших, взвешивая сердца умерших на божественных весах. В дошедшем до нас древнеегипетском памятнике «Книге мертвых» приводится оправдательная речь мертвеца, и в ней подробно перечисляются проступки, которых покойный при жизни не совершал.