— А что я говорила? Я что-то не помню, — пробормотала Сатипи.
— И очень хорошо, — отозвалась Кайт. — Я тоже уже не помню. И Ренисенб забыла.
Ренисенб молча смотрела на Кайт. Что-то в голосе Кайт, какая-то нота угрозы, резанула ей слух. Она привыкла считать Кайт не очень умной, но приветливой и покладистой. А сейчас ей показалось, что ничем не приметная Кайт и Сатипи поменялись ролями. Обычно властная и задиристая Сатипи стала тихой, даже робкой, а тихоня Кайт вдруг принялась командовать.
Но людские характеры, рассуждала про себя Ренисенб, в один день не меняются. А может, меняются? Ничего не поймешь. Вправду ли Кайт и Сатипи за последние несколько недель вдруг так изменились, или перемена в одной из них вызвала перемену в другой? Сделалась ли Кайт вдруг властной или просто кажет-с я такой, потому что Сатипи пала духом?
Сатипи явно стала другой. Голоса ее, обычно бранившей всех подряд, не было слышно, походка ее стала бесшумной и нетвердой, так не похожей на прежнюю уверенную поступь. Ренисенб объясняла столь разительные перемены потрясением, вызванным смертью Нофрет, но что-то уж подозрительно долго Сатипи не могла прийти в себя. Было бы куда больше похоже на Сатипи, продолжала размышлять Ренисенб, откровенно, ни от кого не таясь, ликовать по поводу внезапной и безвременной кончины наложницы. А она всякий раз, когда упоминается имя Нофрет, почему-то испуганно ежится. Даже Яхмос, по-видимому, избавился от ее поучений и попреков и сразу стал держаться куда более уверенно. Во всяком случае, перемены в Сатипи были, пожалуй, всем на пользу — к такому выводу пришла Ренисенб. Но что-то продолжало ее смутно тревожить…
Внезапно, очнувшись от своих мыслей, Ренисенб заметила, что Кайт, нахмурившись, смотрит на нее. Видно, Кайт что-то сказала и теперь ждет от нее ответа.
— Ренисенб тоже забыла, — повторила Кайт.
В Ренисенб невольно поднялось чувство протеста. Ни Кайт, ни Сатипи, ни любому другому не дано право указывать ей, что она должна или не должна забыть. Она твердо и даже с некоторым вызовом встретила взгляд Кайт.
— Женщинам в семье, — продолжала Кайт, — следует держаться заодно.
Ренисенб обрела голос.
— Почему? — громко и дерзко спросила она.
— Потому что у них общие интересы.
Ренисенб покачала головой. Она думала: «Да, я женщина, но я еще и просто человек. Я Ренисенб». А вслух произнесла:
— Не так все это просто.
— Ты ищешь неприятностей, Ренисенб?
— Нет. А что именно ты имеешь в виду под «неприятностями»?
— Все, что говорилось в тот день в зале, должно быть забыто.
Ренисенб рассмеялась.
— До чего же ты глупая, Кайт. Ведь это слышали слуги, рабы, бабушка — все! Зачем делать вид, что ничего не произошло?
— Мы были раздражены, — тусклым голосом произнесла Сатипи. — Но и в мыслях не держали делать того, о чем кричали. — И с лихорадочной поспешностью добавила: — И хватит об этом, Кайт. Если Ренисенб ищет неприятностей, дело ее.
— Я не ищу неприятностей, — возмутилась Ренисенб. — Но притворяться глупо.
— Нет, — возразила Кайт, — это как раз умно. Не забудь, что у тебя есть Тети.
— А что может с Тети случиться?
— Теперь, когда Нофрет умерла, ничего, — улыбнулась Кайт.
Это была безоблачная, довольная, умиротворенная улыбка, и снова все в Ренисенб восстало.
Тем не менее к словам Кайт следовало прислушаться. Теперь, когда Нофрет нет в живых, все встало на свои места. Сатипи, Кайт, ей самой, детям — всем им ничто не угрожает, в семье царят мир и согласие, за будущее можно не беспокоиться. Чужая женщина, внесшая в их дом раздор и страх, исчезла навсегда.
Тогда почему при мысли о Нофрет у нее в душе все переворачивается? Откуда это необъяснимое чувство жалости к умершей, которую она не любила? Нофрет была злой, она умерла. Почему не забыть про нее? Откуда этот внезапный прилив сожаления, а то и больше, чем сожаления, скорей сочувствия, сопереживания ей?
Ренисенб в недоумении замотала головой. После того как все ушли в дом, она осталась сидеть у воды, стараясь привести свои мысли в порядок.
Солнце стояло совсем низко, когда Хори, пересекая двор, увидел ее. Он подошел и сел рядом.
— Уже поздно, Ренисенб. Солнце заходит. Тебе пора в дом.
Его спокойный голос, как всегда, подействовал на нее умиротворяюще. Повернувшись к нему, она спросила:
— Должны ли женщины в семье держаться заодно?