— И мой отец поверил тебе?
И снова Хенет удовлетворенно кивнула.
— Твой отец знает, как я блюду его интересы. Он всегда верит старой Хенет. Он ценит меня, не то что все остальные. Пусть так, моя преданность вам — вот моя награда. Я не ищу благодарности.
— Ты была предана и Нофрет, — заметила Ренисенб.
— С чего ты это взяла, Ренисенб, не понимаю. Я обязана, как и все другие, выполнять приказания.
— Она считала, что ты ей предана.
Хенет вновь усмехнулась.
— Нофрет была не так умна, как ей казалось. Она была чересчур гордой и возомнила, что ей принадлежит весь мир. Что ж, сейчас ей предстоит держать ответ перед судом в Царстве мертвых — там ей вряд ли поможет ее хорошенькое личико. Мы, во всяком случае, от нее избавились. По крайней мере, — еле слышно добавила она, дотронувшись до одного из висящих у нее на шее амулетов, — я на это очень надеюсь.
— Ренисенб, я хочу поговорить с тобой о Сатипи.
— А в чем дело, Яхмос?
Ренисенб с участием смотрела на встревоженное лицо брата.
— С Сатипи что-то случилось. Я ничего не могу понять, — с трудом выдавил из себя Яхмос.
Ренисенб согласно кивнула головой, не найдя так сразу слов утешения.
— Последнее время она очень переменилась, — продолжал Яхмос. — При малейшем шорохе вздрагивает. Плохо ест. Ходит так, будто опасается собственной тени. Ты, наверное, тоже заметила это, Ренисенб?
— Да, конечно, мы все заметили.
— Я спросил, не больна ли она, не послать ли за лекарем, но она ответила, что не нужно, она совершенно здорова.
— Я знаю.
— Значит, ты тоже ее спрашивала? И она ничего тебе не сказала? Совсем ничего? — обеспокоенно допытывался он.
Ренисенб понимала озабоченность брата, но ничем не могла ему помочь.
— Она упорно твердит, что совершенно здорова.
— И плохо спит по ночам, — пробормотал Яхмос, — кричит во сне. Может, ее что-то мучает, о чем мы и не догадываемся?
Ренисенб покачала головой.
— По-моему, нет. Дети здоровы. В доме ничего не произошло, кроме, конечно, смерти Нофрет, но вряд ли Сатипи будет горевать по этому поводу, — сухо заключила она.
— Да, конечно, — чуть улыбнулся Яхмос. — Скорее, наоборот. Кроме того, это началось не после смерти Нофрет, а до нее.
Сказал он это не совсем уверенно, и Ренисенб быстро взглянула на него. Тогда Яхмос тихо, но настойчиво повторил:
— До смерти Нофрет. Тебе не кажется?
— Я заметила это только после ее смерти, — задумчиво ответила Ренисенб.
— И Сатипи тебе ничего не говорила? Ты твердо помнишь?
Ренисенб опять покачала головой.
— Знаешь, Яхмос, по-моему, Сатипи и вправду нездорова. Мне кажется, она чего-то боится.
— Боится? — не сумел сдержать удивления Яхмос. — А чего ей бояться? Кого? Сатипи всегда была храброй как львица.
— Я знаю, — беспомощно призналась Ренисенб. — Мы все так считали. Но люди, как ни странно, меняются.
— Как, по-твоему, может, Кайт что-нибудь известно? Не говорила ли Сатипи с ней?
— Разумеется, Сатипи скорей бы сказала ей, чем мне, но, по-моему, такого разговора между ними не было. Нет, не было, я уверена.
— А что думает Кайт?
— Кайт? Кайт никогда ни о чем не думает.
Зато Кайт, вспомнила Ренисенб, воспользовавшись необычной кротостью Сатипи, забрала себе и своим детям лучшие из вновь вытканных льняных полотнищ, на что никогда бы не решилась, будь Сатипи в себе. Стены дома рухнули бы от ее крика! То, что Сатипи безропотно стерпела это, по правде говоря, просто потрясло Ренисенб.
— Ты говорил с Изой? — спросила Ренисенб. — Наша бабушка очень хорошо разбирается в женщинах и в их настроении.
— Иза посоветовала мне вознести хвалу богам за эту перемену, только и всего, — с досадой ответил Яхмос. — Можешь не надеяться, сказала она, что Сатипи долго будет пребывать в таком благодушном настроении.
— А Хенет ты спрашивал? — не сразу решилась подать ему эту мысль Ренисенб.
— Хенет? — нахмурился Яхмос. — Нет. Я не рискнул бы говорить с Хенет о таких вещах. Она и так многое себе позволяет. Отец чересчур к ней снисходителен.
— Я знаю. Она ужасно всем надоела. Тем не менее… — не сразу нашлась Ренисенб, — Хенет обычно все обо всех знает.