— Может, ты спросишь у нее, Ренисенб? — задумчиво сказал Яхмос. — А потом скажешь мне?
— Хорошо.
Улучив минуту, когда они с Хенет оказались наедине, направляясь к навесу, под которым женщины ткали полотно, Ренисенб попробовала поговорить с ней о Сатипи. И была крайне удивлена, заметив, что этот вопрос встревожил Хенет. От ее обычного желания посплетничать и следа не осталось.
Она дотронулась до висящего у нее на шее амулета и оглянулась.
— Меня это не касается… Мне некогда замечать, кто и как себя ведет. Это не мое дело. Я не хочу быть причастной к чуждой беде.
— К беде? К какой беде?
Хенет бросила на нее быстрый взгляд.
— Надеюсь, ни к какой. Нас это, во всяком случае, не касается. Нам с тобой, Ренисенб, не в чем себя упрекнуть. Это-то меня и утешает.
— Ты хочешь сказать, что Сатипи… О чем ты говоришь?
— Ни о чем. И пожалуйста, Ренисенб, не пытайся у меня что-то выведать. Я в этом доме почти на положении служанки, и мне не пристало высказывать свое мнение о том, к чему я не имею никакого отношения. Если хочешь знать, то я считаю, что перемена эта нам на благо и, если все так и останется, значит, нам повезло. А теперь, Ренисенб, мне некогда, я должна присмотреть, чтобы на полотне была поставлена правильная метка. Эти беспечные служанки только болтают и смеются, вместо того чтобы работать как следует.
И она стремглав бросилась под навес, а Ренисенб медленно двинулась обратно к дому. Никем не замеченная, она вошла в покои Сатипи, и та с воплем вскочила с места, когда Ренисенб тронула ее за плечо.
— О, как ты меня напугала! Я думала…
— Сатипи, — обратилась к ней Ренисенб, — что случилось? Может, ты скажешь мне? Яхмос беспокоится о тебе и…
Сатипи прижала пальцы к губам. А потом, заикаясь и испуганно расширив глаза, прошептала:
— Яхмос? А что… Что он сказал?
— Он обеспокоен. Ты кричишь во сне…
— Ренисенб! — схватила ее за руку Сатипи. — Я кричала… Что я кричала?
Ее глаза, казалось, от страха вот-вот вылезут из орбит.
— Яхмос считает… Что он тебе сказал?
— Мы оба считаем, что ты либо нездорова, либо чем-то расстроена.
— Расстроена? — еле слышно повторила Сатипи с какой-то странной интонацией.
— Ты в самом деле чем-то расстроена, Сатипи?
— Может быть… Не знаю. Дело не в этом.
— Я знаю. Ты чего-то боишься, верно?
Взгляд Сатипи стал холодно-неприязненным.
— К чему ты это говоришь? Почему я должна чего-то бояться? Что может меня пугать?
— Не знаю, — ответила Ренисенб. — Но ведь это так, правда?
Сделав над собой усилие, Сатипи обрела прежнюю заносчивость.
— Я никого и ничего не боюсь! — вскинув голову, заявила она. — Как ты смеешь такое обо мне думать, Ренисенб! И я не потерплю, чтобы вы с Яхмосом вели обо мне разговоры. Яхмос и я, мы хорошо понимаем друг друга. — Она помолчала, а потом резко заключила: — Нофрет умерла — и тем лучше, — вот что я тебе скажу. Можешь передать это всем, кто спрашивает, что я думаю по этому поводу!
— Нофрет? — удивленно переспросила Ренисенб.
Сатипи пришла в ярость — такой она часто была прежде.
— Нофрет, Нофрет, Нофрет! Меня тошнит от этого имени! Слава богам, больше не придется слышать его в нашем доме!
Ее голос поднялся чуть не до визга, как бывало раньше, но, как только в комнате появился Яхмос, она сразу сникла.
— Замолчи, Сатипи, — сурово приказал он. — Если тебя услышит отец, опять будут неприятности. Почему ты так глупо ведешь себя?
Еще больше, чем суровый и недовольный тон Яхмоса, удивило Ренисенб поведение Сатипи.
— Прости меня, Яхмос… — кротко пролепетала она. — Я не подумала…
— Впредь будь более осмотрительной! Вы с Кайт и так достаточно натворили глупостей. У вас, женщин, нет чувства меры!
— Прости… — снова пролепетала Сатипи.
Решительным шагом, словно эта попытка хоть раз в жизни утвердить свою власть добавила ему силы, Яхмос вышел из покоев.
Ренисенб с задумчивым видом побрела к старой Изе. Может, бабушка посоветует что-нибудь разумное?
Однако Иза, которая с наслаждением расправлялась с огромной кистью винограда, отнеслась к озабоченности Ренисенб крайне несерьезно.
— Сатипи? К чему вся эта шумиха вокруг Сатипи? Вам что, так нравилось, когда она вас поносила и всеми помыкала в доме, что, стоило ей присмиреть, вы враз подняли панику? — И, выплюнув виноградные косточки, добавила: — Во всяком случае, долго это не протянется, если, конечно, Яхмос не примет мер.
— Яхмос?