Иза согласно затрясла головой, отчего ее накладные волосы сползли ей на ухо. Как ни смешно она выглядела, никто даже не улыбнулся.
— Что ж, попробуй ты, Хори, — сказала она.
Какое-то время Хори молчал, глаза его были задумчивы. Женщины терпеливо ждали. Наконец он заговорил:
— Если бы Яхмос умер, как кто-то рассчитывал, тогда главными наследниками стали бы два сына Имхотепа — Себек и Ипи. Часть имущества, конечно, отошла бы детям Яхмоса, но управление хозяйством было бы в руках сыновей Имхотепа, прежде всего в руках Себека. Больше всех, несомненно, выгадал бы от этого Себек. Надо думать, что в отсутствие Имхотепа он выполнял бы также обязанности жреца заупокойной службы, а после его смерти унаследовал бы эту должность. Но хотя Себек выгадал бы больше других, преступником он быть не может, ибо сам так жадно пил отравленное вино, что умер. Поэтому, насколько я понимаю, смерть двух братьев могла пойти на пользу только одному человеку, — в данный момент, разумеется, — и этот человек — Ипи.
— Правильно, — согласилась Иза. — Я вижу, Хори, ты умеешь рассуждать и смотреть на несколько ходов вперед. Теперь давай поговорим про Ипи. Он молод и нетерпелив; у него во многом дурной характер; он в том возрасте, когда исполнение его желаний кажется самым важным на свете. Он возмущался и сердился на старших братьев, считая, что его несправедливо обошли, исключив из числа совладельцев. А тут еще Камени подогрел его чувства…
— Камени? — спросила Ренисенб. И в ту же секунду вспыхнула и закусила губу.
Хори повернул голову и взглянул на нее. Этот долгий, проницательный, но добрый взгляд необъяснимым образом ранил ее. Иза, вытянув шею, уставилась на Ренисенб.
— Да, — ответила Иза. — Камени. Под влиянием Хе-нет или нет — это уже другой вопрос. Ипи честолюбив и самонадеян, он не желает признавать над собой власть старших братьев и явно считает себя, как он уже давно мне сказал, гораздо умнее остальных членов семьи, — невозмутимо завершила Иза.
— Он тебе так сказал? — спросил Хори.
— Он весьма любезно признал, что только у нас с ним есть мозги, как он выразился.
— По-твоему, Ипи отравил Яхмоса и Себека? — с сомнением в голосе потребовала ответа Ренисенб.
— Я полагаю, что это не исключено, не более того. Сейчас мы ведем разговор о подозрениях — доказательств у нас пока нет. Испокон веку алчность и ненависть вдохновляли людей на убийство своих близких, и люди совершали убийства, хотя им было известно, что боги этого не одобряют. И если отраву в вино всыпал Ипи, нам нелегко будет уличить его, ибо Ипи, охотно признаю, очень неглуп.
Хори кивнул в знак согласия.
— Но здесь, под фиговым деревом, мы ведем разговор пока лишь о подозрениях. А потому нам предстоит обсудить поведение всех наших домочадцев. Как я уже сказала, слуг я исключаю, ибо даже на мгновенье не могу поверить, что кто-либо из них осмелился на такой поступок. Но я не исключаю Хенет.
— Хенет? — воскликнула Ренисенб. — Но Хенет так искренне нам предана. Она то и дело твердит об этом.
— Лгать не труднее, нежели говорить правду. Я много лет знаю Хенет. Впервые я увидела ее, когда она приехала в наш дом с твоей матерью. Она приходилась ей дальней родственницей, бедной и несчастной. Муж так и не полюбил ее — она всегда была нехороша собою — и вскоре покинул. Единственный ребенок умер в раннем возрасте. Явившись к нам, она заверяла твою мать в своей преданности, но я видела ее глаза, когда она следила, как твоя мать ходит по дому и по двору, и я говорю тебе, Ренисенб, в них не было любви. Они горели завистью. А что касается ее преданности всем нам, то я в нее не верю.
— Скажи мне, Ренисенб, — вмешался Хори, — а ты сама испытываешь привязанность к Хенет?
— Нет, — не сразу ответила Ренисенб. — Хотя часто корю себя за то, что не люблю ее.
— Не кажется ли тебе, что причиной этому неискренность, которую ты подспудно чувствуешь? Подтвердила ли она хоть раз свою любовь к вам на деле? Не она ли постоянно вносит раздор в семью, наушничая и нашептывая пересуды, которые только ранят душу и вызывают гнев?
— Да-да, все это верно.
Иза издала сухой смешок.
— У тебя, оказывается, неплохие глаза и уши, достойнейший Хори.
— Но отец ей доверяет и благоволит к ней, — не сдавалась Ренисенб.
— Мой сын всегда был дураком, — сказала Иза. — Мужчины любят, когда им льстят, вот Хенет и расточает лесть, подобно благовонному бальзаму, который щедро раздают, готовясь к пирам. Ему она, может, и в самом деле искренне предана, но к остальным, уверена, никакой любви не испытывает.