Яхмос пристально взглянул на нее.
— Что значит «своего часа»?
Сатипи многозначительно рассмеялась.
— Это чисто женское понятие, тебе его не постичь. У нас есть свои возможности и свое оружие. Нофрет следовало бы держаться поскромнее. В конце концов, жизнь женщины проходит на женской половине, среди других женщин. В ее голосе прозвучала угроза.
— Твой отец не всегда будет здесь, — добавила она. — Он снова уедет в свои северные владения. Вот тогда посмотрим!
— Сатипи…
Сатипи рассмеялась громко и весело и исчезла в глубине дома.
У водоема резвились дети: два сына Яхмоса, здоровые, красивые мальчики, больше похожие на мать, чем на отца; трое детишек Себека, включая младшую крошку, едва научившуюся ходить, и четырехлетняя Тети, хорошенькая девочка с печальными глазами.
Они смеялись, кричали, подбрасывали мячи, порой ссорились, и тогда раздавался пронзительный детский плач.
Сидя рядом с Нофрет и не спеша отхлебывая пиво, Имхотеп заметил:
— Как любят дети играть возле воды. Сколько я помню, всегда было так. Но, клянусь Хатор[11], какой от них шум!
— Да, а здесь могло бы быть так покойно, — тотчас подхватила Нофрет. — Почему бы тебе не сказать, чтобы их сюда не пускали, пока ты здесь? В конце концов, следует быть почтительными к хозяину дома и дать возможность ему отдохнуть. Разве не так?
— Видишь ли… — не сразу нашелся что ответить Имхотеп. Мысль эта была новой для него, но приятной. — По правде говоря, они мне не мешают, — неуверенно закончил он. И добавил с сомнением в голосе: Дети привыкли играть на берегу водоема.
— Когда ты уезжаешь, разумеется, — быстро согласилась Нофрет. — Но, по-моему, Имхотеп, принимая во внимание все, что ты делаешь для семьи, им полагалось бы проявлять к тебе больше почтительности, больше уважения. Ты слишком снисходителен, слишком терпелив.
— Я сам во всем виноват, — мирно проговорил Имхотеп со вздохом. — Я никогда не требовал особого почтения.
— И посему эти женщины, твои снохи, пользуются твоей добротой. Им следует дать понять — когда ты возвращаешься сюда на отдых, в доме должны быть тишина и покой. Я сейчас же пойду к Кайт и скажу ей, чтобы она увела отсюда своих детей, да и остальных тоже. Тогда сразу станет тихо.
— Ты очень заботлива, Нофрет, и добра. Ты всегда печешься о том, чтобы мне было хорошо.
— Раз хорошо тебе, значит, хорошо и мне, — отозвалась Нофрет.
Она поднялась и направилась к Кайт, которая стояла на коленях у воды, помогая своему младшему сыну, капризному, избалованному мальчишке, отправить в плавание игрушечную деревянную ладью.
— Уведи отсюда детей, Кайт, — требовательно сказала Нофрет.
Кайт непонимающе уставилась на нее.
— Увести? О чем ты говоришь? Они всегда здесь играют.
— Но не сегодня. Имхотепу нужен покой. А дети чересчур шумят.
Грубоватое, с крупными чертами лицо Кайт залилось краской.
— Не выдумывай, Нофрет! Имхотеп любит смотреть, как дети его сыновей здесь играют. Он сам говорил.
— Но не сегодня, — повторила Нофрет. — Он велел передать, чтобы ты увела всю эту свору в дом. Он хочет побыть в тишине.., со мной.
— С тобой… — Кайт не договорила, поднялась с колен и подошла к беседке, где полусидел, полувозлежал Имхотеп. Нофрет последовала за ней.
Кайт не стала деликатничать.
— Твоя наложница говорит, что детей надо увести. Почему? Что они делают плохого? За что их прогоняют отсюда?
— Потому что так желает господин, разве этого не достаточно, — ровным голосом произнесла Нофрет.
— Вот именно, — раздраженно подхватил Имхотеп, — Почему я должен объяснять? Кому принадлежит этот дом, в конце концов?
— Потому что она так захотела. — Кайт повернулась к Нофрет и смерила ее взглядом.
— Нофрет заботится о том, чтобы мне было удобно, хочет сделать мне приятное, — сказал Имхотеп. — Больше никому в доме нет до этого дела, кроме, пожалуй, Хенет.
— Значит, детям больше нельзя здесь играть?
— Когда я возвращаюсь домой на отдых, нет.
— Почему ты позволяешь этой женщине, — вдруг гневно вырвалось у Кейт, — настраивать тебя против твоей собственной плоти и крови? Почему она вмешивается в давно заведенные в доме порядки?
Имхотеп счел нужным показать свою власть и заорал:
— Порядки в доме завожу я, а не ты! Вы все тут заодно поступаете, как хотите, устраиваетесь, как вам удобно. И когда я, хозяин этого дома, возвращаюсь из странствий, никто не уделяет должного внимания моим желаниям! Позволь тебе напомнить, что здесь хозяин я! Я постоянно думаю о вас, забочусь о вашем будущем — и где благодарность, где уважение к моим нуждам? Их нет. Сначала Себек ведет себя нагло и непочтительно, а теперь ты, Кайт, пытаешься меня в чем-то упрекать. Почему я обязан вас содержать? Поостерегись так разговаривать со мной, иначе я перестану вас кормить. Себек заявляет, что он уйдет. Вот и скажи ему, пусть уходит и прихватит с собой тебя и детей.
На мгновенье Кайт застыла. Ее неподвижное лицо совсем окаменело.
Потом она сказала совершенно бесстрастным голосом:
— Я уведу детей в дом…
Сделав шаг-другой, она остановилась около Нофрет.
— Это дело твоих рук, Нофрет, — еле слышно проронила она. — Я этого не забуду. Я тебе этого не забуду…
Глава 5
Четвертый месяц Разлива, 5-й день
Совершив поминальный обряд, который надлежит исполнять жрецу — хранителю гробницы, Имхотеп вздохнул с облегчением. Все до мелочей было сделано, как подобает, ибо Имхотеп был человеком в высшей степени добросовестным. Он излил вино, воскурил благовония, совершил положенные приношения еды и питья душе умершего.
И вот теперь в примыкающем к гробнице прохладном гроте, где его ждал Хори, снова превратился в землевладельца и занялся делами. Они обсудили положение в хозяйстве, что и по какой обменной цене сейчас идет, какие доходы получены от сделок с зерном, скотом и лесом.
Спустя полчаса или около того Имхотеп с удовлетворением кивнул головой.
— У тебя отличная деловая хватка. Хори, — заметил он.
— Так и должно быть, Имхотеп, — улыбнулся Хори. — Недаром я уже много лет веду твои дела.
— И преданно мне служишь. Ладно, а сейчас мне хотелось бы с тобой посоветоваться. Речь пойдет об Ипи. Он жалуется, что все им командуют.
— Он еще очень молод.
— Но проявляет большие способности. Он считает, что братья не всегда к нему справедливы. Себек, по-видимому, груб и требует беспрекословного повиновения, а Яхмос чересчур робок и осторожен, что не может не раздражать. Ипи по натуре человек горячий. Он не любит, когда ему приказывают. Более того, он говорит, что только я, его отец, имею на это право.
— Верно, — согласился Хори. — По-моему, это и порождает все недоразумения, которые не идут на пользу твоему хозяйству. Ты позволишь мне говорить откровенно?
— Разумеется, мой дорогой Хори. Твои слова всегда разумны и хорошо обдуманны.
— Тогда вот что я скажу тебе, Имхотеп. Когда ты уезжаешь, тебе следует оставлять здесь за себя человека, наделенного законными полномочиями.
— Я доверяю вести дела тебе и Яхмосу…
— Я знаю, что в твое отсутствие мы имеем право действовать от твоего имени, но этого недостаточно. Почему бы тебе не взять в совладельцы одного из сыновей, письменно засвидетельствовав его право на ведение твоих дел?
Имхотеп, нахмурившись, зашагал по залу.
— И кого же из моих сыновей ты предлагаешь? Себек умеет распоряжаться, но не умеет слушаться. Ему я не доверяю, у него дурной характер.
— Я имел в виду Яхмоса. Он твой старший сын. Человек он добрый, отзывчивый. И предан тебе.
— Да, характер у него хороший, но он чересчур уж уступчив. Со всеми соглашается. Конечно, будь Ипи постарше…