- Искупаться, говорю, разрешишь? И постираться бы еще...
Дед с легким недоумением осмотрел юношу с головы до ног: одежда в мокрых пятнах, всклоченные волосы, горящие глаза, ружье, лежащее на плече. Степану стало стыдно, что ходит он, как неприкаянный, людей смущает. В степь нужно, скорее - в степь, на простор, подальше от односельчан. Отсидеться, переждать, чтобы быть уверенным...
- Не банный день сегодня, Степа, - ответил дед, взгляд его стал подозрительным. - Или ты забыл?
- Воды теплой нету? - спросил чуть на другой лад Степан.
- Вообще никакой нету, - развел руками дед и пояснил с расстановкой: - День не банный, у меня - выходной. Воду не носил, печь не топил. Спина болит, суставы крутит. Старый я, чтоб банькой каждый день заниматься. Да и ты чай не городской, чтоб купаться дважды в неделю.
Степан поджал губы. И тут - неудача! Да, дурная оказалась затея с возвращением. И не пожалуешься же на свою напасть: иначе хуже, чем от прокаженного будут шарахаться.
- Говорят, есть такие пришлые, которые очень на людей схожи, - начал дед Бурячок издалека. - Ну, прямо в один в один. Пошел человек в поле или в лес и там пропал. А вместо него вернулся прилетенец с такой же физиономией и таким же станом. Шпионить, стало быть, «блюдечники» подослали. Дома принимают его за своего, встречают, радуются, все двери перед ним открывают... но он много не помнит о себе, о других и о жизни в целом, - дед прищурился. - И по этой особенности узнать его не слишком трудно, потому что рано или поздно, но обязательно он проколется!
- Дед! - с укором произнес Степан. - Горазд же ты языком трепать!
Эта песня была ему известна. Случалось, попросит кто-нибудь из мужиков за обедом добавки - борща или картошки с салом, а дед Бурячок уже тут как тут. «Говорят, есть такие пришлые, которые среди людей обретаются, - многозначительно произносил он, попыхивая трубкой. - Всем на нас они похожи, только жрут в два раза больше, этим и выдают себя»... Однажды Вовик засиделся в купели, разомлев в теплой воде. Дед Бурячок как плеснет ему в бочку кипятка и давай бурчать назидательно: «Говорят, некоторых пришлых особенно к воде тянет, лишь этим от людей и отличаются. Все уже ушли из бани, а этот никак не наплещется».
Водилась за старым такая странность, но никто особенно не серчал. Ну, мелет иногда чушь. Это простительно это для человека, повидавшего на своем веку три войны - гражданскую, Великую Отечественную и вторжение пришлых.
Степан махнул рукой, выразив одновременно и досаду, и раздражение и смятение, затем повернулся на каблуках и пошел в обратную сторону. Дед же, продолжая то и дело поглядывать ему в спину, слез с колоды, выбрал полено, взялся за топор и принялся кроить деревяшку на тонкие, прямые лучины.
Поскольку попариться в бане не удалось, стоило попробовать еще один способ нейтрализовать возможную инфекцию: продезинфицировать себя изнутри. Вообще, мамка гнала самогон, и была у нее в загашнике бутыль, но черта с два она бы налила ему хоть пятьдесят граммов без веской причины. А украдкой он никогда ничего не брал, не принято это было в общине, да и вообще - нехорошо. К тому же во фруктохранилище возвращаться не хотелось: жило там шестнадцать семей, и дети маленькие были.
Значит, оставалась только Мырчиха. В отличие от остальных, она всегда жила здесь - на отшибе да сама по себе, что в этой ситуации было только на руку.
Степан определился с направлением и двинул, набычившись, по хорошо заметной тропинке через сад.
Мырчиха сидела за столом у окна своей приземистой мазанки и смотрела на тропу, будто специально поджидая Степана.
- Теть Марфа! - позвал он, взмахнув рукой. Нахлынуло неуместное смущение. Помимо того, что Мырчиха гнала самогон, слыла она в общине бабой ветреной и непутевой. Ни единожды Степка слышал, как кто-нибудь из мужиков в тесной компании начинал разговор фразой: «А был я вчера у Мырчихи, ребята...», а потом поглаживал ус и делал многозначительное лицо, все остальные тогда принимались переглядываться и посмеиваться. Поговаривали, что кроме местных, не брезгует Мырчиха принимать и степных бандитов. Мужики даже несколько раз устраивали засаду, но никто чужой так и не появился, поэтому слух остался слухом.
Дверь мазанки отворилась, повеяло теплым духом и лавандовым маслом.
- Степан, что ли? - Мырчиха куталась в шаль. Под шалью у нее была расшитая бисером жилетка с непременно расстегнутыми верхними пуговицами. Под жилеткой - блуза в горошек с глубоким вырезом. К длинной, цыганской юбке прицепилась шелуха от семечек, их Мырчиха обычно лузгала, глядя в окно. - Ты чего хотел? - спросила она, поскольку до этого дня Степан в гости к ней не захаживал. - И какая я тебе тетя? Скажешь тоже! - тонко выщипанные брови приподнялись домиком. - Девица я еще!