— Это о злоупотреблениях званиями и служебными бумагами? — Филиппов позабыл за прошедшие дни о присланном из центрального управления документе.
— Совершенно верно, — Нил Петрович прикусил нижнюю губу, потом пытливо посмотрел на начальника сыскной полиции. — Надеюсь, в данном случае не последует, — он запнулся, — каких-то неприятных историй?
— Нил Петрович, — щёки Филиппова пошли пятнами, — мы…
— Успокойтесь, Владимир Гаврилович, я же понимаю, что мы в России не видим середины, у нас либо всё плохо, либо хорошо. Вот и мотаемся от одной крайности к другой… — Он вызвал секретаря и распорядился составить бумагу, чтобы местные власти не чинили препятствий в проведении дознания, а наоборот, помогли в столь нелёгком деле, как дознание убийства. — Надеюсь, вы арестуете супостата, и тем самым свершите правосудие. — Поставил размашистую подпись на принесённой бумаге.
— Мы сделаем всё, что в наших силах и возможностях, чтобы убийца был разыскан и предан суду, — Владимир Гаврилович поднялся, слегка наклонил голову и вышел из начальственного кабинета.
2
— Вот вам, господа, бумага от начальника Второго отделения Департамента полиции, — напутствовал Владимир Гаврилович чиновников для поручений Лунащука и Кунцевича и, заметив удивлённый взгляд одного из них, развёл руками. — Да, господа, не от вице-директора и тем паче не от директора Департамента, а от действительного статского советника Зуева. Всё-таки вы из столицы, и бумага о содействии дана не петербургским градоначальником, а человеком, имеющим не последнее слово в нашей богадельне. — Филиппов невесело усмехнулся. — Нет, господа, вдвоём вам там делать нечего. Вы справитесь, пожалуй, один, — начальник посмотрел на Кунцевича. — А вы, Михаил Александрович, нужны здесь. Кроме наших трупов, — на его лице вновь появилась улыбка, — у нас достаточно иных дел.
— Владимир Гаврилович, мне арестовывать Линдсберга? — спросил Кунцевич.
Начальник сыскной полиции ни на миг не задумался.
— Конечно, — и положил на стол бумагу, подписанную прокурором.
— Владимир Гаврилович… — собирался было возразить Мечислав Николаевич, но, увидев подпись прокурора Судебного округа, в состав которого входила соседняя губерния, так ничего и не произнёс.
— Привезите его сюда. Всё говорит против прапорщика. И шинель, — Филиппов потеребил ус, — и внезапный отъезд, и выплаченные карточные долги, и повреждённая рука, и найденные во время обыска несколько купюр с номерами из запасов убитого Власова.
— Может быть, кто-то намеренно нам внушает, что господин фон Линдсберг и есть убийца? — подхватил мысль начальника Лунащук.
— Вы верно, Михаил Александрович, заметили — внушает. А если говорить откровенно, то улики внушают. — И многозначительно повторил по слогам: — у-ли-ки. Хотя чего в жизни не бывает. Кстати, не забудьте, что Брончинский указал: убийца то ли порезал руку, то ли сильно оцарапал. Обратите внимание на это обстоятельство при аресте.
Снова вернулись к обсуждению, словно вчерашним днём не заседали, делясь полученными сведениями.
— Странно всё-таки… Да, и хорошо бы мне выехать, зная содержание завещания Власова, — добавил Кунцевич. — Может быть, всплыли бы иные люди, заинтересованные в безвременной кончине Николая Ивановича.
— В котором часу отходит поезд? — Филиппов вроде бы и не обратил внимания на последние слова Кунцевича.
— За двенадцать минут до полуночи.
— Я думаю, к вечеру вы будете знать, кто является наследником господина Власова. Николай Семёнович расстарается. Кстати, какой дорогой вы намерены попасть в Шавли?
— Я уже прикинул, — Кунцевич посмотрел на Филиппова. — Вначале на поезде Петербург — Варшава до станции Кошедары, — Мечислав Николаевич улыбнулся, больно уж название забавное, — а уж потом через Ковно до Шавли. Ну, а там уже по обстоятельствам.
— Каким поездом намерены отправиться в путь?
— Скорее всего, сорок третьим пассажирским, он прибывает в полдень в Кошедары, там пересяду на другой поезд.
— Владимир Гаврилович, я не до конца понимаю. Зачем Мечиславу Николаевичу ехать в эти самые Шавли? Мы же можем запросить местную полицию, чтобы арестовали подозреваемого.
— Вы говорите верно, — Филиппов провёл пальцем по усам, — но есть некоторые, так сказать, неприятные нюансы. В частности, власти наших западных областей с большой неохотой, это я мягко говорю, идут нам навстречу. Там всюду слишком глубоко проникло убеждение, что местных, даже преступников, нельзя выдавать российским властям. Поверьте, я знаю это из первых рук, ибо сам служил в Польском царстве. Другие вопросы есть?