— Двадцать пятого Николай Иванович гостей не ждал, или кто к нему приходил?
— Эт, сколько времени-то прошло, Владимир Гаврилович, разве ж упомнишь?
— Ты, братец, вспоминай. Может быть, от твоих слов поимка преступника зависеть будет.
— Ежели так, — дворник почесал бороду, — двадцать пятого, говорите… Двадцать пятого, двадцать пятого… — сощурил глаза и губы в трубочку сложил, потом брови вскинул и обрадовано сказал: — помню я. Ей-богу, помню. К Николаю Иванычу гость приходил, хотя юркнул в подъезд, но я его заприметил. Это приятель господина Власова был.
— Который?
— Тот, что в лейб-гвардии Сапёрном батальоне служит.
— Ты не мог ошибиться, ведь говоришь, далеко было? — недоверчиво спросил Филиппов.
— Не, и выправка егойная, и шинель…
— Так двадцать пятого тепло было, неужели приятель Власкова в шинели пришёл?
— Ну, я… — протянул дворник. — Нет, — вдруг твёрдо сказал он, — это прапорщик был, который часто к Николаю Ивановичу захаживал. Не мог я ошибиться. И фигура, и плечи, да и рост… Точно он.
— Не помнишь, как его звали?
— Владимир Гаврилович, не припомню я. Фамилия такая заковыристая, немецкая, одним словом.
— В котором часу это было?
— К вечерне уже отзвонили, — вспомнил Савелий, — восемь уже пробило, стало быть.
— Ты не видел, когда он ушёл, приятель власовский?
— Видел, часа два прошло. Пока я, ну, в общем, повечерял я.
— Наверное, и чарку принял?
— Не без этого.
— Перепутать гостя с кем другим не мог?
— Ну, как можно? В шинели он был, рост опять же… Не, спутать не мог.
— И лицо ты видел?
— А вот лица я не разглядел, — признался Савелий.
8
— Итак, господа, что нам известно? — Владимир Гаврилович обвёл взглядом присутствующих в кабинете чиновников для поручений Кунцевича, Власкова и Лунащука. — Мечислав Николаевич, что удалось узнать?
Кунцевич поднялся, но Филиппов поморщился и указал жестом, что можно докладывать сидя.
— Согласно заключению старшего врача Врачебно-полицейского управления статского советника Стеценко, смерть обоих жертв наступила двадцать пятого августа в промежутке между двенадцатью часами дня и полуночью. Точнее установить время не представляется возможным из-за состояния трупов.
— Убийства произошли между шестью часами вечера и полуночью, — дополнил Мечислава Николаевича Филиппов. — Дворник в шесть часов разговаривал со служанкой Власова, и последняя на тот час была во здравии. Продолжайте.
— Жертвы — надворный советник Власов и его служанка Семенидова. Николай Иванович сорока четырёх лет, православного вероисповедания, уроженец села Райвола Выборгской губернии.
Владимир Гаврилович покачал головой. Жители села Райвола в основном были из крепостных графа Салтыкова, переселённых из Орловской губернии для работ на заводе, принадлежащем помещику. Впоследствии крестьяне вместе с заводом отошли в казну. По присоединении Сестрорецкого участка к Санкт-Петербургской губернии рабочие Райволовского завода, принадлежащие военному ведомству, были прописаны к Сестрорецку, но им дозволялось жить по паспортам в Райволе. Отсюда и возникала двойственность их подчинения: по месту жительства — властям финляндским, а по месту приписки — общественному управлению Санкт-Петербургской губернии. Такая двойственность ставила жителей в крайне неопределённое юридическое положение, и в течение последних сорока лет порождала целый ряд недоразумений.
— …служил последние десять лет при Санкт-Петербургской городской аукционной камере до увольнения, в связи с получением наследства… — продолжал Кунцевич.
— Как так? — перебил подчинённого Филиппов.
— Ведь при ней служат только люди купеческого звания?
— Оказывается, не только.
— Может быть, убийство связано с аукционной камерой? — не вытерпел молчания и предположил Власков, ранее занимавшийся кражами, — только недавно ему поручили расследование более тяжких преступлений.
— Вот вы, Николай Семёнович, и займётесь там сбором сведений.
Власков кивнул головой.
— Продолжайте, Мечислав Николаевич.