— А вы видели эти ножницы? — откликнулся инспектор и, когда мистер Кэмпион кивнул, пожал плечами. — Вы же сами знаете это! Конечно, никаких отпечатков там нет. Я ни разу не видел вещи глупее, чем эта! Никчемнейшая трата хорошей стали!
Мистер Кэмпион прикрыл глаза веками. Он уже слышал раньше нечто весьма похожее на эту фразу, и вновь перед ним ожила сценка, когда они с Линдой говорили об этом Дакру, а его удивительная жена живо обернулась к ним. Его вера в Линду лишь на секунду заколебалась, но как только он вызвал в памяти эпизод в ее маленькой мастерской, имевший место всего несколько часов назад, его убежденность вновь вернулась.
— О да, это несомненно, — бодро откликнулся он. — Так как же насчет удара? Мог ли он быть нанесен женщиной?
— Я обсуждал это с сэром Гордоном Вудторпом и стариной Бенсоном из наших людей, — снова помрачнел инспектор. — Это исключительно необычный удар, Кэмпион. Как мог его в темноте нанести хоть кто-нибудь, я не представляю! И к тому же нанести человеку ножом смертельную рану можно лишь при одном условии: он обязательно успеет перед этим крикнуть или издать хоть какой-нибудь звук. Лезвие вошло в тело непосредственно под грудиной, проникло внутрь сердца, полностью его порвав. Эти ножницы достаточно широки и тверды, чтобы разрушить любой внутренний орган в одно мгновение. Я не представляю, кто бы мог это сделать с заранее обдуманным намерением. Я полагаю, что никто не мог бы и рассчитывать на то, чтобы попасть в цель с такой легкостью. Оба доктора признают, что они вряд ли сами были бы способны так точно попасть в намеченную точку организма. Я думаю, что, хотя художники и знают анатомию достаточно хорошо, все же ей должно было бы дьявольски повезти, чтобы получилось такое попадание.
— И вы по-прежнему полагаете, что женщина могла бы это совершить? — ввернул молодой человек.
— Ну, — развел руками инспектор, — моя мать вряд ли смогла бы и, полагаю, ваша тоже бы не сумела… Но эти современные девчонки мускулисты, как парни. Удар был нанесен дюжей рукой — я это допускаю, но он не равен по силе удару лошадиного копыта. И, знаете, Кэмпион, — он понизил голое, — это же может быть проявлением наследственного безумия, не так ли?
— Безумия? Разумеется, нет. Я никогда не слышал ни о чем подобном. Вы идете по совершенно ложному следу, Станислас.
Инспектор на мгновение задумался. Он снова уселся за стол и стал нещадно разглаживать свои усы, таковая привычка демонстрировала крайнюю степень его раздражения.
— А та женщина, которая живет с ними в этом доме, она что, ее тетка или кто-то из родни? — Он заглянул в свои листки. — Вот она: Гарриэт Пиккеринг, по прозвищу донна Беатрис. Я понял, что она бы отняла у меня полночи, если бы даже я расспрашивал ее о самых обыкновенных вещах, в связи с чем я отложил ее допрос. Она, конечно же, является типичной истеричкой, у меня нет на этот счет ни малейших сомнений. У нее есть нечто, близко граничащее с манией. Вы же знаете эту особу со слуховым аппаратом? — Встретившись глазами с Кэмпионом, который хранил невозмутимый вид, он раздраженно продолжил: — Я не мог никак столковаться с ней и передал ее обратно докторам. Она молола какую-то чушь относительно свечения, которое якобы ей видится вокруг моей головы, как виделось и вокруг головы жертвы. Что-то там про эмоции цвета индиго и коварства. Она была к тому же в каком-то фантастическом наряде. Может быть, ей и не была бы выдана справка о невменяемости, но у нее, бедняжки, конечно, не все дома. Вот о ней я и хотел вас порасспросить. Кто это? И что она делает в этом доме?
Мистер Кэмпион постарался вкратце обрисовать карьеру донны Беатрис, насколько он был о ней осведомлен. Во время этого рассказа Оутс все сильнее таращил глаза, а усы его вновь оказались под угрозой «разглаживания» или даже полного выдергивания.
— Вы это серьезно? — наконец произнес он. — Муза Лафкадио? Его вдохновение? Я и не думал, что он мог быть человеком такого сорта.
— А он и не был, — ответил Кэмпион. — Я сомневаюсь, чтобы он извлекал из этой особы что-нибудь этакое, кроме ее единственного качества — внешности.
— Ох, ладно уж, теперь и вы не в своем уме, — произнес инспектор, махнув рукой, — да и все домочадцы здесь явно не в себе. Взять хотя бы ту кухарку, которая была натурщицей, или ту парочку, что ютится в сарае в саду. Богема — это одно, но здесь имеется еще и некий налет респектабельности! Я думаю, вы сами признаете, что во всем этом есть какая-то ненормальность, если конечно, вы об этом спросите меня.