-- А новое?
-- Туда ходит автобус, по четвертому маршруту. Алексей Иванович, вы завтракали сегодня?
-- Как обычно, кофе с трюфелями.
-- На обед у вас тоже -- кофе с трюфелями?
-- Вообще-то, я стараюсь меню разнообразить,-- он улыбнулся и вышел из приемной.
...Новое городское кладбище имело вид неухоженный, с чахлыми, редкими березками и топольками, которые чуть возвышались над бесконечным лесом крестов и звездочек. Из-за отсутствия забора среди могил кое-где греблись куры и даже бродили козы, обгладывая кору на молодых деревцах, объедали поросшие майской зеленью, ископыченные холмики. Оградки вокруг некоторых могил были в основном сварные, из того же прокатного профиля, что заборы СПТУ и лечебного профилактория. Нередко догадливые родственники усопших оформляли дорогие сердцу могилы, выкладывая их по периметру стеклоблоками. В последнее время это, по-видимому, стало модой, и самая новая, "свежая" часть кладбища синела и блестела на солнце обильной стеклянной кладкой. Но попадались могилы, выложенные паркетной дощечкой, силикатным кирпичом, чугунными чушками и даже пластинами из нержавейки -- кто как расстарается.
Кладбищенского смотрителя по фамилии Тутынин, инвалида войны без руки, Алексей отыскал в одном из примыкаюпих к кладбищу, деревянных, перекошенных домишек. Здесь он жил, здесь же и была городская похоронная контора.
Алексей представился, предъявил документ, который был тщательным образом изучен. И постановление.
-- Эсхумация, стало быть? Опять? -- пробормотал смотритель, возвращая бумаги.
-- Почему опять?
Но смотритель, погрузившись в изучение книги регистрации умерших, вопроса не услышал. Толстым, корявым пальцем, предварительно послюнив его, он листал страницу за страницей, долго водил по графам.
-- Как, говоришь, фамилие? Повтори?
-- Калетина И... Гэ.
Инвалид воткнул палец.
-- Нумер девяносто восемь. Ее нумер, гляди.
-- Ее,-- согласился Алексей.
-- Сейчас узнаем, кто тут у нас занаряжен?
Инвалид порылся в столе и вытащил на свет "журнал выдачи нарядов". Минут через пять он нашел нужную строчку. Вслух по слогам прочитал:
-- Ко-ма-ров!
-- Это кто комаров?
-- Если не напился, то там... копать должон.
Алексей понял, что Комаров -- это землекоп, который по выписанному наряду обслужил в прошлом году заказчика, то есть кого-то из родственников Калетиной. Вслед за смотрителем Тутыниным он отправился на кладбище. Ветер дул им в лицо и наносил ощутимо запах тления и нечистот. Тутынин, кажется, этого не замечал, но Алексей вскоре не выдержал.
-- Вы покойников закапываете? Или так... присыпаете только?
-- Это ты насчет запаху, что ли? Свалка у нас тут, по соседству. Рядом, считай, могилок пять вовсе засыпали паразиты. Только расчистим, через неделю, глянь -- того больше.-- Тутынин помолчал.-- Я вот, погоди, узнаю, кто за умник свалку скщы распорядился устроить, завтра весь мусор с дрянью к нему на могилы велю перетащить, пусть придет помянуть родителей, недоносок.
Они пересекли новую часть кладбища, расцвеченную стеклоблоками, и остановились у крайних могил.
-- Здесь она. девяносто восемь.
Неприметный холмик земли, без памятника, с деревянной табличкой из крашенной фанеры, на которой написаны фамилия умершей с датами рождения и смерти, и регистрационный номер -девяносто восемь.
-- Был у ней памятник,-- словно извиняясь за могилу, пробормотал Тутынин.-- Спалили кто-то. Родню проведали, видать, а когда напились, на костре спалили у ней памятник. За дрова.
-- Николай Николаевич, вы, кажется, упомянули вначале о повторной эксгумации? Я что-то не понял вас?
Тутынин нахмурился.
-- Это вроде как шутка у меня получилась. А тут реветь впору, в голос.
-- Что так?
-- А вот бабу помоложе схоронят когда, или девку какую, на другой день, считай, обязательно вытащат из могилы.
-- Кто?
-- А кто знает? Опаскудел народишко вконец. Эту вот... как ее? Девяносто восемь, Калетину... два раза вытаскивали. Прихожу как-то, могила разрыта. И гроб торчмя из ямы. А самой нет. Искали, искали... нашли. На пустире вон, в кустах голая лежит. В другой раз на свалке, под бумагой отыскали. Уж на что девка безногая, а и той покою не дают, паразиты. Местные, должно, пошаливают, шпана. Ты вот чего, прокурор... побудь тут пока, а я за Комаровым сбегаю, чтоб начинал.
-- Второй раз вы в одежде ее похоронили?
-- Откуда у ней? Так... тряпицу набросили сверх. И в яму. Не до жиру было.
Тутынин ушел и в скором времени появился назад с Комаровым, высоким, костлявым мужчиной в спецовке, который сразу взялся за дело. Копать, впрочем, долго не пришлось. Гроб в полузасыпанной могиле оказался на глубине не более полуметра.
-- Наверх подавать? Или как?
Солнце падало отвесно в могилу, и гроб был весь на виду, как на ладони. Алексей опустился на корточки на край. пробормотал:
-- Оставь.
-- Крышку... крышку сымай,-- засуетился Тутынин.
Землекоп рукавицей смахнул остатки земли и подкрючил крышку какой-то плоской железякой, похожей на отмычку. Крышка легко подалась, даже как бы подпрыгнула и съехала набок. Алексей почувствовал, что все внутри него напряглось в ожидании.
-- Дерюжку убери, что ли? Не стой пеньком-то.
Комаров медленно потянул с покойной дерюгу, подобранную, должно быть, попутно на свалке, и разом всю сдернул. Алексей невольно качнулся назад. Лицо покойной было обезображено тлением, и он, пожалуй, не узнал бы ее. Но на юбке светло-кремового цвета темнело пятно. Он сразу вспомнил, что во время истерики в ресторане она вскочила и опрокинула чашку с остатками кофе на себя.
Ему казалось, будто он сходит с ума. Одна нелепица громоздилась на другую с такой железной последовательностью и очевидностью, что волосы на голове подымались дыбом. Тутынин с Комаровым тоже выглядели обескураженными.
-- Гляди ты, приоделась когда-то,-- пробормотал инвалид.
-- Приодели,-- угрюмо поправил землекоп.
Наступила гнетущая пауза. Алексей с трудом разжал зубы:
-- Закрывай,-- и отошел в сторону.
"Вы не можете быть старше меня",-- вспомнил он тихий, равнодушный голос. Тогда, под фонарем, эти слова прозвучали странно. Алексей зябко передернул плечами.
Оставшуюся часть дня он пребывал в трансе, плохо представляя свои дальнейшие действия в подобных обстоятельствах. Это раздражало, но поделать с собой он ничего не мог.
Воротясь с кладбища, он переговорил с судмедэкспертом Голдобиной. Местные следственные работники между собой называли ее Дина Потрошительница. У этой средних лет женщины были зеленоватые, светлые глаза и большие красные руки. Говорила она хриплым голосом, отрывисто и много курила. Несколько раздражительным тонам Голдобина сообщила, что труп Суходеева обследован, произведено вскрытие, но подробное письменное заключение с обоснованием будет готово позже. По существу поставленных вопросов вкратце она может сказать следующее: предположительно, смерть наступила около двух недель назад, одиннадцатого-двенадпатого мая из-за значительной потери крови и, как следствие, общего переохлаждения организма. Причина -открытый перелом голени, вероятно, в результате сильного удара или ущемления с последующей ампутацией. Для ампутации было использовано острое орудие с короткой, режущей кромкой. На отдельных частях мышечной ткани имеются следы зубцов правильной треугольной формы. В воду труп потерпевшего попал значительно позднее и пробыл там не более двух дней.
Алексей не перебивал, хотя все сказанное в обших чертах он себе представлял. Слушая вполуха хриплый раздраженныи голос, он вспомнил чью-то реплику, брошенную мимоходом: "медэксперт Голдобина полноценно ощущает жизнь только в морге, когда вспарывает трупам полости. В другом качестве люди ее не интересуют". Пожалуй, в этой шутке что-то есть.
-- Дина Александровна, вам не приходилось сталкиваться затем с вашими покойниками, как если бы они были... Ну, скажем, живыми людьми?