-- И осталась старуха у разбитого трактора,-- невесело усмехнулся он, глядя на этот скорбный памятник эпохе развитого социализма.
Некоторое время Алексей шагал, погруженный в раздумья. Было непонятно, за кем он гонится по этому порочному (или выморочному?) кругу. Может, в самом деле, как во граде Полоцке, мертвые хватают живых, рвут их на части? Хотя... как правило, когда преступника находят, то оказываются, что это вполне конкретный злодей.
Алексей свернул в боковую улочку и остановился. Место показалось знакомим. Он стоял напротив дома Калетиной. Под знакомым, качающимся фонарем. Лампа над головой горела, но свет не достигал полотна дороги, теряясь на полпути.
Алексей поколебался и толкнул калитку. Мелькнула мысль, что ему трудно будет объяснить полубезумной хозяйке этого дома цель своего визита. Впрочем, она не любопытна. В этот момент в просвете между зарослями черемухи он увидел удаляющуюся женскую фигуру. Она была в темном платке и платье, шла торопливо с опущенной низко головой. Что-то почудилось в ее облике знакомое. Вернее, в том чувстве, которое она вызывала -чувство замкнувшегося в себе несчастья. Это быяа Калетина. Алексей вышел следом на улицу, оставив калитку открытой.
-- Здравствуйте. Вы помните меня?
Она вздрогнула, слегка даже отшатнулась, но продолжала идти, по-прежнему не подымая глаз.
-- Мне хотелось бы поговорить с вами,-- продолжал Алексей с мягкой настойчивостью.-- Вы, я вижу, уходите?
-- Ухожу,-- прошелестело в ответ.
-- Может, мне проводить вас? Или я мог бы подождать?
-- Да,-- услышал он после паузы.-- Подождите.
Она ушла, так и не взглянув на него, скрылась в каком-то переулке, между дворами. Алексей повернул назад к дому, не слишком уверенный, что сумел договориться.
На противоположной стороне улицы перед кучей песка он увидел тщедушного мужичонку с недельной щетиной на лице. Тот стоял, опершись на лопату, и сверлил его глазами из-под надвинутой на глаза кепки. На нем была заляпанная старой краской спецодежда и галоши на босу ногу. Когда Алексей поравнялся, мужичонка вопросительно буркнул:
-- Из органов?
-- Допустим.
-- В позапрошлый месяц, во вторник приезжал, ну? К этой... На "УАЗе", кажись.
Алексей промолчал, выжидая не без любопытства, что последует дальше. Мужичонка поскреб щетину и неожиданно грязно выругался.
-- Под замок ее, стерву, мать-размать... Ну? Дело говорю.
-- За что под замок? -- усомнился Алексеи.
-- Степаиа Гирева знаешь? В СМУ на автокране вкалывает, три года как с химии...
Мужичонка зашелся опять длинно и грязно матом по одному ему известному поводу. Потом в его пространном и путаном рассказе появились какие-то кроли, две пары. Выяснилось в конце концов, что это кролики, которые были куплены то ли у Степана Гирева, то ли у кого-то из Степановых родственников, и сколько его, суку, пришлось поить водярой. Потом вновь мужичонка начал перебирать чью-то родню, матерился и сплевывал под ноги, тыкал большим пальцем за плечо и рубил ребром ладони воздух.
Алексей понял, что из затянувшейся тирады без посторонней помоши этому пошехонцу не выбраться. "Типичная клиника,-заключил он, с любопытством наблюдая оратора.-- Нечто вроде разжижения мозгов в запущенной стадии сифлиса".
-- Ну, и при чем тут Калетина?
Мужичонка вдруг с подозрением, исподлобья уставился на Алексея, как на недоумка. Тот в очередной раз остро почувствовал себя совершенным иностранцем, Миклухо-Маклаем.
-- Ты че, бля, думаешь? Ушла? Квартал вокруг обежит, и домой!
Он оглянулся по сторонам и с видом заговорщика поманил Алексея к себе. Алексей подставил ухо.
-- Дома! Дома, говорю, сидит, ну? Торкнись поди в ворота, падло буду!
Алексей недоверчиво хмыкнул. Но мужичонка, шаркая галошами и озираясь, уже семенил к своему палисаду. Однако не ушел, а встал поодаль, зорко наблюдая за дальнейшими действиями "органов".
Как и в прошлый раз дверь легко подалась. Похоже, ее тут никогда не запирали. Алексей поднял глаза и застыл от неожиданности. Перед ним в дверном проеме плавало бледное лицо с вопрошающе устрвмленннми перед собой глазами. Темнота внутри съедада очертания фигуры, и оттого лицо казалось картонной маской, подвешенной под притолокою на невидимой нити.
-- Извините, я не заметил, когда вы прошли.
Бледная маска едва заметно шевельнулась.
-- Я думаю, нам следует поговорить. Если позволите? -- Он сделал шаг вперед и остановился, выжидая.
-- Проходите.
В доме царил полумрак с запахом гнили и сырости. Алексей осторожно двинулся следом, едва угадывая впереди легкое двивоздуха. Хозяйка остановилась посреди комнаты лицом к гостю. Оглядевшись, Алексей узнал комнату покойной дочери. Портрет Иры в траурной раме, выполнеиный халтурщиком из местного фотоателье, смотрел на них со стены с напряженной, вымученной улыбкой.
-- В мае месяце я был у вас. Вы помните?
Женщина молчала. Было похоже, внешние события нимало ее не занимали. В том числе он сам -- всего лишь очередная докука, которую необходимо перетерпеть и забыть.
-- Мы тогда говорили о вашей дочери. Ире Калетиной.
-- Да.
Веки прогнули, и она остановила на нем встревоженный взгляд. "Помнит,-- отметил Алексей.-- Во всяком случае то, что касается дочери".
-- Вы говорили, она бывает у вас? Это так?
-- Приходит.
-- Вам не кажется это странным, учитывая, что Иры вот уже год нет в живых?
Калетина вновь потупилась. В быстро густеющих сумерках ему показалось, что плечи ее вздрагивают. Алексей подошел к портрету на стене, чтобы как-то разрушить дурацкую мизансцену и собственную не менее дурацкую роль строго вопрошающего учителя.
-- Она привязана ко мне и не может уйти совсем,-- тихо прошелестело в темноте.
-- Вы тоже любили ее?
-- Да.
-- В прошлый раз, когда я провожал Иру, я просил разрешения навестить ее еще раз. Она согласилась, как будто. Могу я поговорить с ней?
Он затаил дыхание, чувствуя, что в своем любопытстве зашел слишком далеко. Ответ как всегда последовал не сразу.
-- Не знаю.
-- Мне бы очень хотелось. Если возможно,-- с настойчивостью добавил он, не слыша в ответе категорического отказа.
-- Это зависит от Ириши.
-- Когда? Сегодня, завтра?.. Где она?
-- Здесь.
Калетина неловко повернулась и вншла из комнаты. Алексей постоял в растерянности и опустился на софу. Прошло минут десять-пятнадцать, хозяйка не возвращалась. Он подумал вдруг, что ответ Калетиной мог означать что угодно. Например, память о покойной, которая, как боль, постоянно здесь, в сердце матери. Или что-то в этом роде.
Он заметил белеющий в сумерках возле двери выключатель и пощелкал кнопкой. Свет почему-то не горел. Алексей потуже прокрутил лампу в люстре и снова пощелкал. Безуспешно. Ждать больше не имело смысла. Впотьмах, ударяясь плечами о многочисленные косяки, он кое-как выбрался наружу. И вдруг столкнулся с хозяйкой в калитке. Похоже, она откуда-то возвращалась, одетая в темное, в темном платке, прошла мимо, даже не взглянув. И скрылась в доме.
-- Черт знает что...-- Он пожал плечами и вышел на дорогу, чувствуя себя идиотом.
На столбе бросились в глаза обрывки провода на изоляторах, около полуметра длиной. Остальное было смотано и висело на заборе Калетинского палисада.
-- Ну? Теперь видал? А я че говорил? -- Прежний небритый мужичонка стоял в нескольких шагах от него и делал руками какие-то знаки. Алексей сообразил наконец, что его зовут.
-- Айда в дом, поговорим. А то на виду у этой...
В прихожей, склонясь над оцинкованным тазом, поставленном на табурет, мыла голову дебелая баба. Халат на ней был спущен с плеч до пояса, и белые, непомерно большие груди тяжко колыхались в такт движениям рук. Мужичонка фыркнул и с порога обложил бабу матюгами.